Пятница мщения. Сны в работе со скрытой агрессией

Я люблю своего мужа. Правда. Это не кокетство и не самовнушение. Я прожила с ним двадцать семь лет и ни разу не пожалела всерьез. Конечно, бывало всякое — ссоры, недопонимания, обиды. Мы — обычная пара. Скучная, но крепкая. Я знаю его до последней складки на затылке. Когда он чешет лоб — он думает. Когда бровь поднимает — что-то не понял, но спорить не будет. Я могу угадать по шагам, с каким настроением он идет с кухни. Если шаркает — устал. Если топает — раздражен. Если еле слышно — значит, голоден и пытается, чтобы никто не заметил, как он ночью открывает холодильник.

Он человек привычки. Утром — душ, чай без сахара, новостной сайт, проверка давления. Работает в охране, дежурства по сменам. Чаще ночами. Спит днем, в тишине, и я тогда стараюсь не включать ничего громче кошки. Терпеть не может чеснок и запах духов. Всю жизнь ложится на левый бок и держит меня за руку. Не крепко, не навязчиво — просто так. Как будто говорит: я здесь. Я рядом.

У нас нет страсти. Мы не были той парой, что целуется у всех на глазах и занимается сексом на полу кухни. У нас все было иначе. Спокойно. Надежно. Без лишнего шума. Даже когда в молодости жили в однушке с орущим младенцем, даже тогда он всегда держался ровно. Не паниковал. Не нервничал. Не психовал. И мне с ним было как за стеной. Он не кричал на меня. Не поднимал руки. Не унижал.
 Праздники проводили вместе. Я просила: гвоздь забить, кран починить, продукты донести. И он делал.

Все было автоматическим. Мы срослись. Я знаю, что он скажет в ответ на любую мою фразу. Он знает, как я буду смотреть, если он что-то забудет. Вот только... иногда мне хочется исчезнуть. Просто чтобы посмотреть: заметит ли он. Если я перестану говорить — сколько времени пройдет, пока он что-то почувствует? Если я сменю шампунь, если уберу свою щетку из стакана, если не положу ему тапки утром к кровати — он что скажет? Пару раз я пробовала. Просто так. Он подбирал свои тапки сам. Говорил: «Наверное, ты забыла». И все. Не спрашивал. Не обижался. Не интересовался. А я... я не забыла. Я проверяла.

На одной из сессий психолог спросил: “вы чувствуете себя невидимой?”
Я тогда хмыкнула. Не люблю эти слова. Невидимая, пустая, растерянная — все это звучит так, будто ты персонаж из романа, а не женщина, которая просто устала от однообразия. Но если честно — да. Иногда я смотрю на него и думаю: а видит ли он меня? Не как обед, не как хозяйку, не как лежащее рядом тело. А — как женщину. С желаниями. С обидами. С тайными мыслями. Я не злюсь. Вернее — я так думала. Он делает все, как умеет. Любит по-своему. И я его уважаю. Но вот каждую пятницу…
 Я делаю что-нибудь мелкое. Почти незаметное. Как будто рука сама берет не ту банку. Как будто ноги сами переставляют его ботинки в другое место. Сначала это были мелочи. Потом — вошло в ритуал.

 Он ищет зажигалку — я ее спрятала в ящик с бельем. Он надевает рубашку — а я заранее выдернула одну пуговицу. Не отрывая, а как будто случайно. Он хмурится. Ищет. А я смотрю. И чувствую, что я — есть. Что он обо мне думает. Пусть на секунду. Пусть с раздражением. Но думает. Это ведь тоже внимание. И если честно, это — лучшее, что я получаю за всю неделю.

Психолог сидит с таким выражением лица, будто он уже все знает. Спокойный. Ровный. Ни сочувствия, ни оценки. Просто слушает. Иногда кивает. Иногда смотрит так пристально, что мне хочется закрыть ноутбук.

— Как прошла неделя? — спрашивает он.

И я начинаю рассказывать, как обычно: «Да нормально». Муж работал. Я варила суп. Была на рынке. Он молчит. Я еще что-то добавляю, про соседку, про сериал, про кота. Он продолжает молчать. И в этой тишине я сама слышу, насколько я однообразна. Слова идут, как макароны без соуса. Просто перечисление. Жизнь без приправы. Я вдруг понимаю: я с ним разговариваю так же, как и с мужем. Чтобы заполнить пространство.

 — А пятница?

Я улыбаюсь. Уже почти люблю этот момент. Пятница — мой темный праздник.

— В этот раз я не делала ничего страшного, — говорю.
 И правда. Просто подменила кофе на цикорий. Он не заметил. Сказал: «Чего-то вкус странный». Выпил и пошел по делам.

Психолог молчит. Я добавляю:

 — Это не из злости. Это… ну… как привычка. Как щелкнуть выключателем.

Он опять молчит. Я вдруг раздражаюсь.

— Вы что, считаете, что я мщу ему?

 — А вы как думаете?

Вот за это я его и ненавижу. За это «А вы как думаете». Всегда перекладывает обратно. Словно кидает мяч в грудь — держи, сама решай. А я не знаю, как думаю. У меня нет ответа. Только ощущения.

Вижу его лицо на экране, и в голове всплывает картинка: я режу лук, а рука тянется добавить лишнюю щепотку соли. Без повода. Без смысла. Просто чтобы не было все идеально.

 — Он меня раздражает, но я не злюсь. Он… хороший. Не орет. Не бьет. Не предает.

 — А раньше — предавал?

Я молчу. Вот оно. Слово, которое я старалась не трогать. Предал.

— Было, — говорю.

 — Расскажите.

Голос внутри кричит: «Да зачем?! Это было двадцать лет назад!» Но рот уже говорит: 

— У него была женщина. Марина. Он сам признался. Я… простила. Мы решили не возвращаться к этому.

 — А тело ваше простило?

— Ну… да. Я не думаю об этом.
 — А сны?

И тут я замираю. Потому что именно в эту ночь мне снилось, как я стою в его шкафу, а там висят женские платья. Красивые, шелковые. И я знаю, что они не мои. Я не хотела рассказывать. Но рассказала.

— Вам снятся эти вещи и что вы делаете?

 — Я стою. Просто стою.

 — И что чувствуете?

 Я начинаю злиться.

— Послушайте, это просто сон. Бред. Вы же не будете серьезно анализировать каждый бред?

— А вы сами как объясняете, что каждую пятницу делаете что-то, чтобы он почувствовал дискомфорт?

 — Это не месть. Я же его люблю.

 — Да. Вы его любите. А часть вас, возможно, затаила обиду. Гнев. Разочарование. Возможно, недоверие. И эта часть не говорит. Она делает.

И тут я замираю. Потому что понимаю: да.

— Что бы вы хотели, чтобы он сделал в связи с этой ситуацией?

Я молчу. Я не знаю.

— Чтобы однажды просто... посмотрел на меня и сказал: «Я помню».

 — Вы хотите, чтобы он признал вашу боль?

 Наверное, да. Хоть когда-нибудь. Просто как человек, который понял. Что я была не только женой. Я была женщиной, которую предали. Которую оставили одну — справляться, терпеть, забывать. А теперь я просто переставляю его зубную щетку не туда. И это все, что у меня осталось.

 — Возможно, пришло время поговорить с ним?

 — Нет. Пока не могу.

 — Тогда оставайтесь с этим. Наблюдайте. Не обвиняйте себя — но и не оправдывайте.

Я киваю.

Я готовилась к этому три недели. Три пятницы подряд не делала ничего. Ни соли в сахарнице, ни подмены полотенец, ни выключенного бойлера. Тишина стояла в доме такая, что холодильник звучал, как промышленная установка. Он замечал. В первый раз — только нахмурился. Во второй — переспросил, все ли в порядке.

На третий раз спросил:

 — Ты не заболела?

А я не болела. Я дозревала. Он лежал на диване, телевизор фоном шуршал, как всегда. Я стояла у окна и крутила в пальцах чашку. Чай остыл, рука онемела, но я не двигалась. В какой-то момент я услышала, как сама себе говорю:

 — Мы можем поговорить?

Он сразу сел. Выключил телевизор. Я испугалась. Не того, что он услышит, а того, что я правда начну говорить. Что назад нельзя.

— Ты помнишь Марину? — спросила я.

 Он замер. Пауза была долгой. Он не прикидывался, не играл. Просто растерялся.

— Да, — сказал он. — Помню.

Вот и все. Дальше надо было либо рыдать, либо молчать. Но я сделала третье — говорила.

— Я тогда решила простить. Правда. Мы пошли дальше. Жили. Растили детей. Смеялись. Я не вспоминала. Почти. Но, видимо, мое тело — не простило.

Он прищурился, как будто плохо слышал.

— Я мстила тебе. Мелко. Бытово. Каждую пятницу я делала тебе неприятности. Портилcя чай. Пропадали ключи. Кофе был не тот. 

Он не поверил сразу. Улыбнулся.

 — Да ладно, серьезно?

— Серьезно.

Он сидел в кресле, как будто в него влили бетон. Не двигался. А я продолжала:

 — Я не хочу больше мстить. Я не хочу быть той, кто портит жизнь по грамму.
 Я хочу быть собой. Но для этого — ты должен знать. Что я до сих пор злюсь. Что я все это время была не "тихая жена", а женщина, которой сделали больно.

Он долго молчал. Очень долго. Я уже пожалела, что все сказала. Захотелось сделать вид, что пошутила. Что придумала. Что это психотерапевт надоумил — они, мол, любят покопаться. Но он вдруг сказал:

 — Я думал, ты тогда правда простила.

Он посмотрел на меня просто как человек, которому стыдно.

 — Я чувствовал, что ты отдалилась, но ты улыбалась, готовила, спала рядом. Я решил — все хорошо.

И вот тут я заплакала. Тихо. Без крика. Без театра. Просто потекло. Он подошел. Обнял. Я не оттолкнула. После разговора я неделю ничего не делала. Ни гадостей, ни сюрпризов. Просто жила. Он сам стал предлагать помочь на кухне. Стал чаще смотреть мне в лицо, а не сквозь. Он не стал другим — не превратился в романтика или психоаналитика. Он просто стал чуть внимательнее. И этого было достаточно.

Однажды спросил:

 — Ты уже не злишься?

Я сказала:

 — Нет. Злюсь.

Но это была уже другая злость. Не как яд, который капаешь в суп. А как огонь, в котором можно что-то выковать.