Ветеринарный уход: когда забота становится ловушкой

Эпиграф

«Мама, я замёрз?» — «Нет, ты хочешь кушать»

— анекдот

В жизни, а потом и в терапии мы можем столкнуться с заботой, которая, казалось бы, должна помогать, но вместо этого делает человека слабее, лишает воли, ставит в зависимость. Этот феномен в психоанализе обозначают как «ветеринарный уход» — метафора, скрывающая за собой глубокие психологические и психоаналитические процессы.

Термин «ветеринарный уход» не является академическим и не закреплён в психоаналитических или диагностических системах. Он возник в профессиональной среде как образная метафора, описывающая гиперопекающее поведение, при котором другой человек воспринимается не как равный субъект, а как беспомощное существо, неспособное на самостоятельное действие. Подобная формулировка используется в терапевтических кругах, иногда — с лёгкой иронией, но по сути отражает важную психологическую ловушку: когда забота превращается в способ контроля, а не в поддержку роста. Сегодня этот термин всё чаще применяется в описании как семейных, так и терапевтических отношений, особенно в контексте обсуждения границ, созависимости и нарциссической динамики.

Итак, “ветеринарный уход” это забота, в которой другой не воспринимается как равный субъект с волей, желаниями и внутренней реальностью. Он скорее переживается как нечто беспомощное — как питомец, нуждающийся в опеке. За животное, которое не может сообщить, чего хочет, всё решает другой.

В результате вместо диалога — интерпретация. Вместо поддержки — подмена. Вместо развития — зависимость.

Такой тип заботы нарушает принцип субъект–субъектных отношений. В работах Винникотта, Биона, а также в юнгианской традиции подчёркивается важность контейнирования и признания другого как носителя собственной внутренней жизни.

Когда этого признания нет — есть паттерн контроля под видом любви.

Часто такая забота имеет нарциссическую основу. Это способ почувствовать себя нужным, сильным, «более здоровым» — и тем самым укрепить уязвленное или хрупкое «Я». Как писал Отто Кернберг: «Желание спасти другого может быть формой нарциссического расширения собственного Я за счёт другого».

Человек, ухаживающий за другим в режиме «я всё за тебя решу», неосознанно использует другого как сцену, на которой он играет роль доброго, всесильного спасителя.

Гиперопекающая мать и дочь, потерявшая себя. Женщина 35 лет приходит на терапию с чувством хронической неудовлетворённости и фразой: «Жизнь как будто не моя. Проходит мимо». За этим — жалоба на обстоятельства, на судьбу, на несправедливость. Но в терапевтическом процессе выясняется, что с детства все значимые выборы делались за неё — заботливой и всепроникающей матерью: «Это тебе не подойдёт», «С этим ты не справишься», «С таким мужчиной ты не будешь счастлива».

Мать искренне верила, что защищает дочь и делает лучше. Но, принимая решения за нее, она лишила девушку способности делать выборы, совершать ошибки, проживать их последствия, исправлять, делать выводы, и через это расти.  А вместе с тем и ощущать вкус жизни. Дочь никогда не училась слышать себя, и потому взрослая жизнь воспринимается как чужая и непослушная — будто за неё кто-то рулит, а она не знает, где у неё собственная система управления. 

Нарциссическое расширение в виде ветеринарного ухода встречается и в партнёрских отношениях. Как правило, они заканчиваются разрывам. Вот два примера, симметричных по динамике, но с разным распределением ролей.

Мужчина и зависимая женщина: нарциссическое расширение через заботу. Алексей, 42 года, успешный предприниматель, уже не в первых отношениях сталкивается с одним и тем же сценарием. Он встречает женщину, находящуюся в кризисе — с долгами, болезненным разводом, проблемами со здоровьем, часто без устойчивой профессии. Он буквально «подбирает» её: помогает материально, организует лечение, оплачивает, предлагает переехать к нему. Сначала это даёт ему чувство силы, значимости, миссии. Он получает удовольствие от своей роли. Но постепенно начинает раздражаться: партнёрша, по его мнению, не проявляет активности, не «восстанавливается» так быстро, как он ожидал. Он чувствует себя обманутым, истощённым и неоценённым. 

Женщина теряет контакт со своими желаниями — все решения принимаются за неё, от одежды до врача. Её слабость подкрепляется заботой, и внутренне она чувствует: «тебя любят, пока ты нуждаешься». Попытка проявить самостоятельность вызывает напряжение или скрытую агрессию со стороны Алексея. Отношения заканчиваются разрывом: он — с чувством, что снова «вложился в недостойную», она — с ощущением утраты себя и ещё большей неуверенностью.

Женщина и зависимый мужчина: «спасательство» как форма контроля. Ирина, 37 лет, педагог встречает мужчину с алкогольной зависимостью он часто меняет работу, у него сложные отношения с семьёй. Она чувствует к нему «глубокую эмпатию», говорит, что видит в нём скрытый потенциал и начинает восстанавливать его шаг за шагом: водит к специалистам, помогает с поиском работы, берёт на себя большую часть быта и ответственности. 

Он сначала принимает помощь с благодарностью, но со временем начинает сопротивляться — саботирует договорённости, срывает встречи, злоупотребляет её доверием. Она же наращивает уход: как будто чем хуже, тем больше надо помочь. По сути, за её любовью стоит нарциссическое желание быть «единственной, кто справится», «той, кто вытащит». Но вместо близости формируется симбиоз: мужчина всё глубже уходит в регрессию, женщина — в материнскую гиперответственность.
Отношения заканчиваются, когда он внезапно уходит — к другой, «более лёгкой» женщине, а Ирина остаётся в ярости и чувстве тотального обесценивания: «Я отдала всё, а он предал». На терапии она впервые сталкивается с мыслью, что любовь — это не всегда спасение, и что её забота была формой контроля.

Это примеры того, как ветеринарный уход, замаскированный под любовь и поддержку, становится полем для нарциссической динамики: другой превращается в экран для подтверждения собственной значимости, теряет субъектность. И в обоих случаях итог — выгорание, разрыв и ощущение потери себя.

Последствия «ветеринарного ухода» зачастую парадоксальны: вместо устойчивости человек испытывает тревогу, вместо признательности — растущую злость, вместо благодарности — бессознательный протест. Он чувствует, что его как будто любят, но при этом не видят. Он вроде бы окружён вниманием, но всё глубже погружается в зависимость. Внутренне он не взрослеет, не принимает решений, не ошибается и не учится. Его субъектность как будто растворяется — в гиперзаботе, в родительской тревоге, в чужом знании о том, «что для него лучше». А ухаживающий постепенно испытывает раздражение, усталость, иногда обесценивает объект своей заботы — ведь тот не становится сильнее, как бы он ни старался. Всё это — логичный итог отношений, в которых забота становится не мостом к автономии, а формой скрытого контроля.

В терапии работа с последствиями «ветеринарного ухода» начинается с восстановления субъектности. Это тонкий, поэтапный процесс, в котором важно помочь клиенту научиться ощущать свои желания, отличать их от внешних ожиданий, развивать способность к выбору и присваивать себе даже малые проявления инициативы.

Можно использовать техники фокусирования, работать с телесными ощущениями, задавать вопросы о предпочтениях и чувствах: «А что тебе сейчас действительно хочется?», «Это точно твой выбор или реакция на чью-то оценку?».

Также полезна символическая работа — с метафорами, сновидениями, образами, где клиент может «настроить компас» на внутренние координаты. 

На более продвинутом этапе вводятся действия: маленькие, рискованные, автономные — чтобы вернуть себе чувство влияния на свою жизнь. Психолог не ведёт за руку, но сопровождает: наблюдает, возвращает ответственность, бережно удерживает границы, чтобы клиент мог ощутить себя субъектом, который действует, выбирает и ошибается – тестирует реальность. 

Ветеринарный уход может проявиться не только в родительстве или партнёрстве, но и в терапевтическом кабинете. Особенно если клиент находится в регрессивном состоянии или демонстрирует беспомощность, у терапевта может активироваться бессознательное желание «починить», «облегчить», «решить за него». Это контрпереносная ловушка, в которую попадают даже опытные специалисты. Вместо сопровождения начинается тихое спасательство. Вместо работы с бессознательным — корректировка внешнего поведения. Вместо обретения субъектности — закрепление зависимости от «знающего» и «заботливого» профессионала.

Такой подход не только тормозит процесс, но и разрушает терапевтические границы. Клиенту не дают вырасти. Он не встречается со своей тревогой, не рискует, не исследует глубину — он обслуживается. А терапия превращается в ту же самую метафорическую ветклинику, где клиент не может проявить свою субъектность.

Забота — мощный инструмент. Но когда она становится способом управлять, доказывать свою значимость или избегать собственных чувств, она перестаёт быть поддержкой и превращается в форму скрытого насилия. Подлинная забота — не в том, чтобы решить за другого, а в том, чтобы быть рядом, когда он учится решать сам.

А чтобы это стало возможно, мы — родители, партнёры, психологи — должны быть готовы выдержать: другого, непохожего, ошибающегося, тревожного. То есть настоящего. Субъекта.