Espresso, Трамп и симулякр: культурный ребус Томми Кэша

Когда я впервые увидела клип Espresso Macchiato, мне стало абсолютно ясно: этот артист победит. Если не на сцене Евровидения, то в головах. Не за счет голоса или мелодии, а за счет поразительной точности культурного высказывания. Томми Кэш оказался в том месте и в то время, когда его странный кофеин-реп, замешанный на повторе и бессмысленном наборе слов, стал идеальным симулякром — в бодрийяровском смысле этого слова.

Сам Томми Кэш называет свой стиль "post-Soviet rap" и "Eastern European avant-garde", подчеркивая, что не считает себя просто рэпером. В одном из интервью он прямо заявил: "I’m not a rapper, I’m art" — "Я не рэпер, я искусство". Его музыка, клипы, сценические образы, костюмы, позы и даже молчание в кадре — это единая художественная инсталляция. Он делает не музыку, а перформанс в духе постиронии, где каждый элемент может быть мемом, провокацией и одновременно эстетическим жестом. 

Официальный клип Espresso Macchiato, вышедший за полгода до Евровидения, — это визуальный жест в духе третьей стадии симулякра, о которой писал Жан Бодрийяр: образ, отсылающий не к реальности, а к другим культурным образам. Томми Кэш пьет кофе, точно воспроизводя сцену из видео Энди Уорхола, где тот молча ест бургер из McDonald’s — серийный продукт, ставший иконой массового потребления. Уорхолл превращал тираж в искусство: банки супа, лицо Мэрилин, логотип — все это были не уникальные изображения, а символы повторяемости. Кэш берет этот принцип и запускает его по кругу — создает образ, в котором реальность не имеет значения, важна лишь форма, узнаваемый ритуал, копия копии.

Кэш повторяет этот перфоманс Уорхола только не с бургером, а с кофе. Он воспроизводит процесс распаковки, позу, ритм, молчание, создает новый образ, в котором реальность окончательно растворяется. Это уже не комментарий к культуре потребления, а постмодернистский симулякр: копия действия, которое само было копией. Мы не видим ни кофе, ни жажды, ни удовольствия — только эхо культурного жеста, превращенного в ритуал. И именно поэтому это работает: потому что в этом странном, вытянутом моменте отражается состояние мира, где все стало образом.

Мира, где вещи, события и даже люди воспринимаются не такими, какие они есть, а такими, какими они выглядят. Мы не просто пьем кофе — мы пьем его как в сторис. Мы чувствуем, любим, переживаем не напрямую, а через клише, визуальные коды, узнаваемые позы. Это и есть постмодерн: реальность больше не проживается напрямую — она разыгрывается, как спектакль. Мы живем внутри образов, и Томми Кэш это не критикует — он просто показывает, становится зеркалом.

Сценический образ Томми Кэша я увидела позже, уже на эстонском отборочном конкурсе на Евровидение. И он стал логическим продолжением заявленной эстетики. Кэш выходит на сцену в костюме, отсылающем к Дональду Трампу: строгий пиджак, нелепо длинный красный галстук — почти до колен, как утрированный фаллический символ. Его сопровождает балет в образе телохранителей. Он двигается фрагментировано, как будто управляется дистанционно — руки и ноги рассинхронизированы, тело живет собственной жизнью. Это уже не медитация, как в клипе, а гротескная хореография распада, доведенная до физического абсурда. Танец хаоса.

Кэш точно считал архетип Дональда Трампа — трикстер. Это насмешник, мастер скандала, персонаж, разрушающий границы серьезности и приличия. Но Трикстер в юнгианской системе еще и архетип перехода, обновления, движения. Он нарушает табу, потому что мир застыл и нуждается во встряске. Он вводит смех туда, где все привыкли быть серьезными. Он создает новое, разрушая старое, хотя сам может этого не осознавать. Это не злодей, а агент перемен. В культуре, где все давно стало ролевой игрой, трикстер и становится самой точной фигурой. Не потому что он знает ответы — а потому что он разрывает иллюзию, заставляет пересмотреть декорации. И Кэш делает это тонко и точно — через танец, одежду, образ и действия на сцене.

Вот он делает глоток, выбрасывает стакан, получает новый — и снова выбрасывает. Ни один из них не допит. В этом жесте — не просто абсурд, а символ невозможности завершения. Все начинается снова, но ничто не проживается до конца. Как сторис, как свайп, как кадр. Фрагмент, повторяемый без цели.

Это и есть сбой: мы не находим насыщения — мы просто не умеем останавливаться. Вместо переживания — ритуал. Вместо смысла — цикл. И этот пустой глоток кофе на сцене становится образом современной культуры, в которой действие давно вытеснило проживание. 

Слова espresso macchiato повторяются снова и снова, почти превращаясь в мантру. Это не песня в привычном смысле, а звуковой перформанс, где важнее ритуальность и гипноз, чем смысл. И именно за счет этого оно попадает в самую точку — туда, где у современной культуры пульс. 

Кстати, итальянцы, для которых кофе — сакральная тема, разошлись в оценках. Одни увидели в этом насмешку: мол, прибалт глумится над нашей страстью, над нашими жестами, словами, ритуалами. Другие — восторг. Он поет про нас! Он поймал это: наше утро, наши привычки, нашу позу — и превратил это в театр. Величие и бессмысленность культурного знака. Так один и тот же образ оказался одновременно и восхищением, и издевкой. В этом и сила образа Кэша — он вмещает все интерпретации.

Эспрессо Макиато — это не просто песня и клип. Это отражение нашей эпохи. Времени, когда больше нет твердой почвы, когда все зыбко: политика, идентичность, культура, эмоции. Все перемешано, перепутано, как будто мир живет в режиме непрерывного сбоя. И Томми Кэш ухватил этот сбой не словами, а образом. Он просто всматривается в чашку с кофе — и там обнаруживает бездну.

Томми стал медиумом хаоса. И именно это сделало песню вирусной: она не объясняет, а заражает. И когда мы вместе с ним смотрим в эту чашку — бездна смотрит на нас в ответ.