Как вы это делаете? Или зарисовки жизни с бисексуальностью в Украине и в мире с точки зрения психологии

17 мая 1990 года Всемирная организация здравоохранения исключила гомосексуальность из Международной классификации болезней. С тех пор этот день во всем мире отмечается как Международный день борьбы с гомофобией, бифобией и трансфобией. И это не просто календарная дата. Это - поворотная точка, когда научное сообщество признало, что быть геем, бисексуалом или трансгендерным человеком — не психический диагноз.

Но если диагноз отменили, то стигму — нет. Она по-прежнему живёт в кабинетах, на улицах, в семьях, в школах, в поликлиниках, в законодательстве. Именно поэтому говорить об этом — важно. И не абстрактно, а лично.

Наш постоянный автор, психолог, перформер, творческий тренер Мальвина Корж впервые делает такой публичный по размаху каминг-аут.

“Как вы это делаете?”. Это - значит секс. Как я занимаюсь сексом, вот о чем меня спрашивают коллеги, приятели и даже порой незнакомцы на улице. Те, кто услышал или догадался, что у меня нетрадиционная сексуальность. Понять это непросто - я одеваюсь и веду себя, как обычная женщина. Но информация просачивается.

Однажды (в 2005 году) в “Газете по-украински” вышла авторская колонка про лесбиянку, где назвали мое имя - Мальвина. Не самое распространенное в Киеве имя. Автор (я ее даже не встречала до того никогда) описала мою жизнь, явно собрав ее по слухам среди студентов моего вуза, перекрутив факты. Так, оказалось, что я ушла от мужа к какой-то незнакомке, наплевав на своего ребенка, семью и совесть… В конце автор зачем-то привела слова ее дяди, сообщившего, что "всех геев надо отправить под асфальтоукладчик". В то время я только начинала свою карьеру в журналистике (психоаналитиком я стала 10 лет спустя и долго совмещала профессии). Каждое утро наши редакторы новостей просматривали выпуски газет-конкурентов и вот меня внезапно приглашают в кабинет и спрашивает “Мальвина, это о тебе такое написали?..”. Претензий ко мне не было, но статью видели многие, в “курилке” начали задавать вопросы. Я была в ужасе, в страхе, что меня уволят и не будет денег на содержание моего маленького ребенка.

На тот момент я воспитывала сына, с мужем расстались из-за ссор, да и молодые мы были совсем, брак был импульсивным решением, под давлением моих консервативных родителей. Я тогда считала, что это муж виноват - все ему друзья да пиво, долго не было нормальной работы, а я - то беременна, то нянчу сынишку… Сейчас я понимаю, что в конфликтах мы оба были неправы, да и тяжело нам было - стали родителями в 19 лет, оба студенты, жизненного опыта ноль. Столь ранние браки часто разваливаются.

Эту историю и рассказала неведомая мне автор колонки, приукрасив ее “клубничкой” про мою связь с женщиной. Прошло 20 лет, мы с бывшим мужем очень любим нашего сына и нормально общаемся.

Но вернемся к вопросу. “Как вы это делаете?” - спрашивают часто. Кто угодно, кому в голову взбредет. Как мы это делаем? Как обычные люди, любящие друг друга. Ничего сверхъестественного. Ничего, о чем стоило бы спрашивать в лоб. Но.

Но - я бисексуальна и это значит, что в моей жизни очень много “про секс”. Сфера, которая должна бы оставаться интимной, становится вдруг публичной. Приходится сообщать о своей нетрадиционной ориентации даже там, где нет и речи о сексе - на работе, в государственных инстанциях, в поликлинике или больнице, в школе и детском саду… Почему так? Ориентация, секс - гораздо более “публичное” явление, чем кажется.

Я могу привести примеры. Их сотни, но я назову несколько.

• Медицина. Как работать с гомосексуальными или трансгендерными людьми, знают  немногие врачи. А особенности есть. Гинеколог обязательно спросит о половой жизни, а она явно отличается. В реанимацию пускают только супругов и родственников, так что можно прожить вместе 20 лет и не попасть к дорогому человеку или к совместно воспитываемому ребенку, не  провести с ним тяжелые или даже последние минуты. Невозможно даже запросить информацию о состоянии…
• Юридические права. Совместное воспитание  детей, владение нажитым и раздельным  имуществом, выплата общей ипотеки,  представительство в государственных  инстанциях, уже упомянутый допуск в  реанимацию - все это запрещено “чужим  друг другу” людям.
• Воспитание детей. Посещение школьных  собраний, больниц, поездки с ребенком,  визиты в студенческое общежитие,  опекунство (в случае болезни или смерти  партнера) “небиологическому” родителю  недоступны.
• Организация похорон, права на наследство  умершего партнера - недоступны. 

И это только видимая часть айсберга. Самое страшное - невозможность ощущать то пресловутое “принятие”, о котором, по сути, весь психоанализ и психотерапия в целом. Принятие как от самого себя, так и от близких, от общества.

Непринятие порой трансформируется в очень жесткие формы, доходящие до насилия. Каминаут (так называется процесс, когда человек сообщает о своей нетрадиционной ориентации) может стать причиной остракизма в семье, отвержения. Ведь гомофобия - это фобия, она приводит к реальному страху, ненависти, отвращению. Сегодня ты чья-то дочь или сын, сестра или брат - а завтра просто человек с этикеткой “урод” на лбу. В лучшем случае “странный”, а все странное - потенциально опасное…

Сколько бы ни было теорий гомосексуальности, но нет ни одного действенного совета, как ее “преодолеть” - через религию, “лечение” электрошоком, тюремные заключения. Возможно, потому, что как выразилась как-то певица Мадонна - человек просто сексуальный или нет, а ориентация второстепенна.

Странно ставить рядом с цитатой Мадонны мнение отца психоанализа Зигмунда Фрейда, но важно отметить - Фрейд ведь тоже считал, что сексуальность не обязательно будет гетероориентированной. Психоаналитик относил гомосексуальность к перверсиям (то есть - искривлениям влечения, которое возникает на ранних стадиях формирования отношения к объекту любви, в первые годы жизни).

Есть в психологии и разные объяснения гомофобии: что гомосексуальность “нерациональна” с точки зрения базового инстинкта размножения, а также потому что гомосексуальные связи у мужчин несли еще и социальный контекст, определяя иерархию. Грубо говоря, в мужском коллективе (в армии, например, или в тюрьме) более высокое звание или статус позволяли использовать тех, кто был “ниже”. В том числе, сексуально (как в сексуальном акте, так и в околосексуальном поведении - флирте, насмешках, навязывании “женских” социальных функций в смысле готовки, стирки…). Гомосексуальность как факт признавалась, но в структуре общества с его “семейной ячейкой” ей не осталось места. Религия также осуждает связи, не ведущие к размножению.

Все еще очень немногие семьи готовы спокойно отнестись к наличию гомосексуального родственника. В рабочем коллективе это часто тоже вызывает нездоровое любопытство, уничижительные комментарии, унизительные интимные вопросы. Реакции могут быть от соседей по дому, незнакомцев на улице, которые заподозрили что-то по внешнему виду.

Вся реклама на 99% ориентирована на гетеросексуального покупателя. Мало кто задумывается, что формула “счастливая семья - это муж и жена” - может быть слишком тесной для реального разнообразия семейных партнерств, которые есть в Украине и в мире.

В общем, это драма. Сколько ни старайся отойти от позиций “жертвы”, драмы пока предостаточно. Ситуация получше, чем в 2004 году, когда на “Пробег ради жизни” (потом этот пробег заменили на “Пробег под каштанами”) пришли представители движения “Скинхед” и грозились избить всех участниц от “Женской сети” (правозащитной поддерживающей лесбиянок организации) и сотрудников “Нашего мира” (центра поддержки ЛГБТ). Тогда мы покупали футболки (деньги за них уходили детям на кардио-оборудование в больницы), но перед пробегом на нас пытались напасть. Я помню, как европейская журналистка, освещавшая тот пробег, пыталась вмешаться. Изумление в ее глазах.

Спустя 12 лет возле университета Шевченко в Киеве собрались на первый крупный прайд (в предшествующие годы это были локации где-то на окраинах, так как от мэрии было сложно получить разрешение). Пришли тысячи. “Марш равенства” поддержали люди, выступавшие именно в защиту прав человека. Накануне нас учили, как стать незаметными, переодеться в неказистые футболки, чтобы смешаться потом с толпой и избежать разборок на улицах. Не надевать рюкзаки, ведь за них легко дернуть. Я шла собранная, жесткая.

Прихожу - а в толпе обычные украинские семьи, с детьми в колясках, собаками…Нарядные, а не как мы - словно в униформе из неприметных джинсов и кофт. Я тогда поняла, что гораздо больше людей готовы принять, не судить.

Настоящая “ломка шаблона” случилась в 2022 году. Во-первых, многие мои знакомые, геи, лесбиянки, трансгендеры пошли воевать и к ним нормально отнеслись их сослуживцы. Во-вторых, меня пригласили на свадьбу украинской пары в Испании. Женщины прожили вместе лет 17, воспитали двоих детей. Помню, стоим под испанским “загсом”, там по расписанию еще какая-то пара впереди. И свадьба у них веселая - шарики, конфетти, заплаканные счастливые родители, дети бегают, цветов море…Выкатилось все это шествие из зала, а в конце шли молодые. Двое мужчин. У меня голова закружилась… “Это реально, это возможно, это может быть так нормально для других” - вертелось у меня в мыслях.

Для меня самой удивительно, что я оказалась “активисткой” движения за права ЛГБТ, да еще и пробыла там 20 лет. Я не из тех активистов, что всегда на амбразуре, но первые свои шаги в психологии я начала с волонтерства с молодежью, которая подвергалась отвержению в семье (из-за ориентации). Пользоваться пришлось личным опытом, а опыт - хороший учитель. Затем я вела творческий курс (я поэтесса) при ГО “Инсайт” в Киеве и там впервые мне посоветовали пойти учиться на психолога.

Сейчас 10 лет спустя большинство моих клиентов к ЛГБТ не относятся и о моей ориентации не спрашивали.

Я жила в католической Польше, где нет закона о гомосексуальных браках, но есть прайды, которые проходят во всех городах. Бывала в толерантной Испании, где на идущих за руку мужчин никто не обращает внимание. В Португалии то же самое. В Италии так же. А вот в Грузии ситуация двойственная: приняли закон “против пропаганды ЛГБТ”, но по факту никто не лезет в частную жизнь. Прайды запрещены и осуждаются, впрочем, как и банальные секс-шопы, самый известный из которых разгромили представители радикальных движений. Украина где-то между: закон о партнерствах вечно “не на часі”, однако прайды несколько раз проходили.

Готовя эту статью, я оставила “за кадром” весь долгий, в два десятка лет, путь моих близких к взаимной толерантности. Мой сын вырос, лет в 16 он сказал, что не понимает, что такое гомофобия. Я и моя невеста ждем, когда сможем оформить брак в нашей родной Украине. Годы идут.

Есть такая полулегендарная история: суфражистка Эмили Дэвисон бросилась под королевского жеребца во время скачек в Британии в 1913 году. По одной версии - суицид. По другой - Эмили хотела нацепить на лошадь какой-то лозунг. Как бы ни было, но все произошло на глазах у полумиллиона зрителей. После трагедии на движение против дискриминации женщин обратили, наконец, больше внимания. А сегодня женщина может голосовать, может остаться с детьми после развода (ранее на них имел право только отец), может работать, водить автомобиль и пилотировать самолет, может управлять бригадой пулеметчиков.

Все, что заметное, становится частью нормы. Мозг противостоит тому, что неизвестно и тем опасно. Если что-то уже известно, уже примелькалось, уже явно не угрожает - то уже и “нормально”. Это и есть причина появления сюжетных линий ЛГБТ “в каждом сериале”. Иногда они столь нелепы, что лишь усугубляют стереотипы. Иногда навязчивы. Но и поступок Эмили Дэвисон можно назвать “глупым” с точки зрения здравого смысла, ведь женщина погибла. А Роза Паркс в 1955 году села в “белую” часть автобуса во времена апартеида. А Махатма Ганди показал, что есть и другой способ противостояния, кроме насилия. А украинцы сейчас показывают, что воля человека порой сильнее страха смерти.

Вот и “парады в перьях”, гей-прайды, марши равенства - способ выйти из зоны невидимости, статья заметными, заявить о себе. Невозможно строить всю жизнь, пряча сексуальность в спальне. Потому что, увы, сексуальность это не только про секс, но про семейный институт и сопряженные с ним гражданские права. Это про стереотипы и стигматизацию. Это про страх, ксенофобию и неконтролируемую ненависть к неизвестному. Это про десятки тысяч семей, раздираемых внутренним конфликтом. 

И это про любовь.

Фото: личный архив автора