«Кто ты такой?» Артема Чеха

Мы продолжаем цикл статей, в которых анализируем современную литературу. На этот раз в центре внимания роман Артема Чеха «Кто ты такой?», прочитанный через психотерапевтическую оптику: ПТСР, дефицит опоры и масса вопросов - «Кто же ты такой?»

Феликс, ветеран‑афганец с ярко выраженными симптомами ПТСР, по воле судьбы на протяжении почти десятка лет становится близким для маленького мальчика, выросшего в атмосфере девяностых в одном из провинциальных городков Украины.

Я не мог пройти мимо романа Артема Чеха «Кто ты такой?», который является прекрасным поводом поговорить о посттравматическом стрессовом расстройстве, удивительно важной для нашего общества теме. Ведь это тот неотвратимый вызов ближайшего будущего, что обрушится тяжестью деструктивного поведения и амбивалентных чувств на детей из множества семей по всей стране.

Тимофей, чьими глазами мы смотрим на Феликса, с детской любознательностью и наивной прямотой первым делом спрашивает у него при знакомстве: «Ты убивал на войне?» И дальше на протяжении всей книги, каждый раз, когда Феликс напивался (а такое случалось едва ли не постоянно), он слышал от него одно и то же: «Этими руками я убивал» или «Я убивал одним ударом».

«В такие моменты Тимофей ненавидел его. Глухой, тошнотворной ненавистью, проросшей ещё из тех далеких времён, когда Феликс отнял у него веру в сказку и в дядю Бобу, выкорчевал её, словно старый трухлявый пень, оставив после себя чёрную воронку разочарования и… ну, фекалии на полотенце. Он ненавидел его до слёз. Ненавидел за слабость, за усталость, за то, что окружающий мир давит со всех сторон, топчет и душит, а тут ещё он со своей израненной головой, с войной внутри, с переломанными костяшками, с водянкой, кровью и слезами, со всей этой влагой, что выжимается из него, словно из свежей брынзы. Все его стоны и проклятия, всю эту грязь, что он оставляет на кухне… Да что там на кухне — и в жизни Тимофея тоже».

Феликс — дезадаптированный, сломленный человек, но мальчик всё же привязывается к нему, потому что находит в нём то, чего ему так не хватает в собственном окружении.

Отец Тимофея, навсегда потерявшийся в хаосе девяностых, не проявляет интереса к жизни сына. Зато Феликс относится к Тимофею с живым любопытством, и этот беспорядок, кажется, даже хорошо сочетается с ним самим — сломанный человек в сломанном обществе: без амбиций, без возможности сбежать от прошлого или справиться с ним, и без шанса что‑то изменить в настоящем. Порой создаётся впечатление, что он живёт одним днём, без интереса к собственной жизни, плывёт по течению и, если не сталкивается с очередным «камнем» ПТСР, проявляет чуткость и человечность к окружающим, в том числе к этому мальчику. Их связь тянется почти десять лет — Феликс то появляется, то исчезает, всегда готовый помочь и утешить, но непрестанно срывающийся и не в силах помочь самому себе. А другие тоже не могут ему помочь: во‑первых, потому что сами еле справляются с нищетой, безденежьем, граничащими с безысходностью, а во‑вторых, потому что у них не хватает ресурсов чтобы вынести пьяного Феликса, который то плачет, то устраивает дебош, а чаще и то, и другое одновременно. И всё время возвращается к войне, что не отпускает его.

«Говорили о боли, что отравляет, о вере, что осталась где‑то в бункере у Баграмского аэродрома, говорили об их горах и гордости, вспоминали места и высоты, запятнанные кровью и боевой доблестью, а спустя какое‑то время перешли на мычание и вой. Так и сидели — мыча и воя. Феликс уже даже не пил. Закрыл ладонями лицо, скулил, шептал сквозь пальцы что‑то неразборчивое, что‑то жуткое и ужасное, от чего создавалось ощущение иной, потусторонней реальности. Сухой и холодной».

Любопытно, что именно мальчик, ещё не окрепший, отчаянно нуждающийся в опоре взрослых и постоянстве, но нигде её не находящий, ни в родителях, ни в школе, тем не менее, несмотря на деструктивность и непостоянство Феликса, почему‑то чувствует: хоть он и чужак, как далёкий родственник или пьяный дед, что приходит в гости и «токсичит», тем не менее приносит интересные истории, которые всегда готов обсудить. И главное - относится с удивительным теплом, пусть и сквозь призму своего тяжкого, малопонятного опыта. Единственное ясное понимание - этот опыт давит и на него. Но что он, ребёнок, может сделать, чтобы что‑то изменить, если даже взрослые вокруг не понимают, как вести себя с Феликсом?

«— Я офицер! — кричал он. — Мне всё равно, — отвечала Лида. — Ты — дерьмо, а не офицер. Феликс бесился, рычал, пускал слюни, крушил мебель кулаками, доказывая свою «офицерскую принадлежность». — Как ты смеешь, тварь! — кричал он. — Я воевал! — Против кого ты воевал? Ты, дерьмо! Против кого? Ты водку жрал, а воевали твои пацаны.

Он размахивал грязными руками, разбрызгивая кровь на двери и стены. Выбегал в коридор, кричал и махал окровавленными руками, словно сражаясь с мухами, затем возвращался в комнату, полный обиды и гнева.

…Вдруг его глаза сужались, и он начинал плакать, повторяя одни и те же слова о войне. Так продолжалось почти целый год. Тимофей всё это наблюдал и, обычно не вмешиваясь, порой и сам не выдерживал: забегал в комнату и истошно орал подростковым ломаным голосом — то на Феликса за пьянство, то на Лиду за молчаливое терпение».

Кто ты такой?

О посттравматическом стрессовом расстройстве знают все, но знать о нём и сталкиваться с ним — две совершенно разные вещи. Внутренний раскол, который привозят дезадаптированные люди с войны, прежде всего поразит их семьи. Тяжёлый отпечаток ляжет на детей, которые понесут свою травму в школу, на улицы и в своё взрослое будущее — возможно, с привкусом насилия. Это неотвратимый сценарий грядущего для любой страны, пережившей войну.

«И в этих разговорах рождалось ситуативное примирение, лишённое взаимопонимания. А потом Феликс снова начинал пить и выпрыгивал на лестничную клетку, пугая соседей: кричал, лез кулаками на электрический щиток, называл Лиду "лохудрой", а Тимофея — "залупой". Какое тут примирение? Господи, дай сил не сойти с ума!»

Вопросов много: выдержит ли общество эту волну травм, принесённых войной, с их тотальным ощущением невозможности избавиться от ужасов, что ворвутся в повседневную жизнь? Сколько бывших солдат не найдут опоры и возможностей реализоваться в мирном быту? Какую поддержку они получат от государства и останутся ли нужными тем, за кого воевали? Сумеют ли выдержать их близкие, ведь возвращаются они совсем другими?

Если обратиться к опыту прошлых войн, где куда более обеспеченные страны, не ведшие боевых действий на своей территории, не справлялись с подобными вызовами, — большинство ветеранов оказывалось фактически брошенным. Это наводит на мрачные мысли. Но одно ясно: это будущий сценарий любой нации, оказавшейся в огне войны.

«— Ничего я тебе не дам, салага, — вдруг взвихрился Феликс. — Кто ты такой? — Я уйду, — спокойно ответил Тимофей. — Ты, б***ь, кто такой? — глаза Феликса расширились, словно он пытался лучше разглядеть стоящего перед ним. — Я просто уйду. Мне ничего не надо. — Сядь, я сказал. Смирнааа! — Феликс тяжело и грозно смотрел на Тимофея, как на военных генералов в подвалах или на бомжа с автоматом на тощей шее, выплывшего к нему в казарме. — Ничего я тебе не дам! Ничего, б***ь! Пшёл вон! Тимофей шагнул к двери. — Сядь! — рявкнул Феликс. — Я людей одним ударом убивал. Тимофей замер, нерешительно глядя на дверь, словно на спасительный шлюз, за которым простиралось пространство свободы, жизни и, главное, здравого смысла».

Название романа «Кто ты такой?» как нельзя лучше отражает суть людей, живущих с ПТСР. Как можно узнать другого, если сам уже не понимаешь, кто ты? Когда ты дезадаптирован, как отличить себя от мёртвого, если ты убивал и видел смерть лицом к лицу, ощущал её запах и звук? Ты выжил, но теперь не понимаешь, зачем. 

А многие погибли, и им тоже непонятно, зачем всё это было.