Нейропсихология на практике: что показывают исследования 2024–2025 годов о клиентском опыте

Что происходит с мозгом клиента, когда терапия «работает»? Как формируется эмоциональная устойчивость, интегрируется память или ослабевает влияние травматических событий? И чем сегодня нейропсихология может быть полезна практикующему психологу?

В этой статье мы представляем обзор ключевых нейропсихологических исследований 2024–2025 годов, имеющих практическое значение для работы с клиентами. Мы собрали новые данные о влиянии терапевтических вмешательств на мозг, о механизмах памяти и аффекта, эмоциональной регуляции и последствиях травмы. Без упрощений, но и без перегрузки терминами — только то, что действительно поможет терапевту работать точнее, опираясь на современные научные даные.

За последний год в области нейропсихологии появились данные, подтверждающие: терапия изменяет не только поведение или переживания клиента, но и саму структуру и функционирование его мозга. Это уже не метафора, а объективно измеряемая реальность. И что ещё важнее — эти изменения можно связать с конкретными симптомами: тревогой, депрессией, ПТСР, эмоциональной нестабильностью, нарушениями саморегуляции.

КПТ и тревога: что меняется в мозге. В 2024 году исследовательская группа из Гарвардской медицинской школы (Homan и соавт.) провела МРТ-обследование пациентов с генерализованным тревожным расстройством (GAD), которые проходили стандартный курс когнитивно-поведенческой терапии в течение 12 недель. Участников обследовали до и после курса терапии.

Результат: у большинства пациентов увеличилась активность в медиальной префронтальной коре — зоне, связанной с эмоциональной саморефлексией и подавлением страха. Одновременно снизилась гиперактивность миндалевидного тела (амигдалы), которое отвечает за тревожные реакции.

Что это даёт практикующим психологам? Эти данные помогают лучше понять, как работает когнитивная реструктуризация в КПТ. Когда клиент учится по-новому оценивать ситуацию, это не просто «новое мышление», а биологическое изменение в работе лобных долей мозга. Это усиливает аргументы в пользу работы с мыслительными схемами при GAD, социальной тревожности, паническом расстройстве.

Психодинамика и депрессия: изменения в связях гиппокампа. Другое исследование, проведённое в Университете Британской Колумбии (Liao и соавт., 2024), касалось пациентов с хронической депрессией, которые прошли курс психодинамической психотерапии (до 20 сессий). В фокусе были изменения в работе гиппокампа и его связях с префронтальными областями мозга.

Было установлено, что после терапии значительно усилилась функциональная связанность между гиппокампом (структура, играющая ключевую роль в памяти и формировании личного нарратива) и вентромедиальной префронтальной корой (отвечающей за рефлексию, моральные суждения и интеграцию опыта).

Исследователи связывают этот эффект с переосмыслением жизненных событий и обновлением личностного нарратива. В терапии с клиентами, страдающими от повторяющихся эпизодов депрессии, это подтверждает важность работы с биографической памятью, реконструкцией представлений о себе, глубинными паттернами стыда и утраты.

Психодинамическая работа, направленная на осмысление опыта и формирование нового внутреннего смысла, — это не просто "разговор о детстве", а процесс, действительно изменяющий работу мозга.

EMDR и ПТСР: стабилизация сети страха. Третье значимое исследование — работа Сюзанны ван дер Верф (Van der Werf и соавт., 2025), опубликованная в NeuroImage: Clinical. Учёные провели МРТ-обследование ветеранов с посттравматическим стрессовым расстройством до и после восьмисессионного курса EMDR-терапии.

После лечения была зафиксирована сниженная реактивность амигдалы при просмотре травматических образов. Одновременно усилилась активность передней поясной коры — области, поддерживающей когнитивный контроль и эмоциональное переосмысление.

Для терапевтов, работающих с ПТСР и последствиями травм, это важное подтверждение эффективности EMDR как метода не просто симптоматической помощи, а подлинной нейрофизиологической реконфигурации.

На практике это означает, что уменьшение флешбеков, ночных кошмаров и реакций на триггеры можно связывать с реальными изменениями в работе мозга, а не только с субъективным улучшением состояния.

Все эти исследования указывают на одно: мозг клиента не просто реагирует на терапию — он меняется. Эти изменения специфичны для типа расстройства и метода терапии, и их можно использовать как основание для клинических решений:

• выбирать техники не только по терапевтической школе, но и по механизму действия;

• объяснять клиенту, что с ним происходит, на уровне работы мозга;

• распознавать признаки того, что необходима предварительная стабилизация перед глубокой терапевтической работой.

Многие клиенты, пережившие психотравму, описывают два противоположных состояния: либо они не могут вспомнить ничего важного, либо воспоминания преследуют их слишком ярко — в образах, вспышках, флешбеках, эмоциональных взрывах. В 2024–2025 годах нейропсихология сделала значительный шаг к пониманию того, как именно мозг сохраняет и воспроизводит травматический опыт и почему обычная работа с памятью часто не срабатывает.

Гиппокамп, амигдала и «незавершённая» память. Гарвардская исследовательская группа под руководством Ило Джанг (Jang et al., 2024) провела fMRI-анализ ветеранов, страдающих от тяжёлого ПТСР. Было установлено, что у этих пациентов активность гиппокампа, области, ответственной за пространственную и эпизодическую память, была значительно ниже, чем у контрольной группы. При этом амигдала, центр эмоциональных реакций, проявляла гиперактивность даже в ответ на нейтральные стимулы.

Это означает, что травматическая память не интегрируется как целостный опыт. Она существует в виде «разорванных фрагментов», насыщенных эмоцией, но лишённых контекста. Именно поэтому клиент может внезапно переживать приступ паники без очевидной причины, так как нейронная сеть запускается даже без осознанного воспоминания.

Что это даёт психотерапии? Наша цель не просто вспомнить событие, а интегрировать его, придать ему контекст, превратить фрагмент в нарратив. И терапевт в этом процессе помогает «подключить гиппокамп к амигдале».

Роль сна: когда обработка воспоминаний становится возможной. Ещё один ключевой компонент в работе с памятью — это сон. В 2025 году в Йельском университете (Gershman et al.) вышло исследование, показавшее, что во время фазы REM-сна происходит естественная «репетиция» эмоциональных воспоминаний. Именно в этой фазе снижается активность амигдалы и усиливается связность гиппокампа с лобными отделами мозга.

Если REM-сон нарушен (а это типично для людей с ПТСР, депрессией, тревожными расстройствами), обработка воспоминаний блокируется. Воспоминания не проходят через необходимые стадии консолидации и остаются в «сыром», неинтегрированном виде.

Практический вывод: с клиентами, жалующимися на навязчивые воспоминания, «пустую» голову или невозможность вспомнить детство, важно уделять внимание качеству сна. Иногда работа с бессонницей — это первый шаг к тому, чтобы мозг снова начал интегрировать опыт.

Травма и ложные воспоминания: не всё, что вспоминается, было на самом деле. Интересное направление исследований, то, как мозг может «создавать» травматические воспоминания. В 2024 году в Стэнфорде (Freeman et al.) изучали эффект внушения в терапии и обнаружили: при многократном представлении эмоционально насыщенных событий активируются те же зоны мозга, что и при их реальном переживании. В отдельных случаях мозг «вшивает» этот опыт в память как подлинный.

Это вызов для терапевтов, работающих с реконструкцией травматических событий. Важно создавать условия для безопасной интеграции воспоминаний, избегая давления или насильственного «вызова» того, к чему клиент ещё не готов. Работа с памятью — это не раскопки, а бережная интеграция фрагментов опыта.

Что это значит для терапевтической практики? При работе с ПТСР, абьюзом, утратами важно помнить: память - это не видеозапись. Она живёт в мозге как сеть активаций, эмоций, фрагментов. Задача терапии - интегрировать эти фрагменты в безопасный нарратив.

Стабилизация сна (поведенческие интервенции, CBT-I, гигиена сна) критически важна для восстановления процесса консолидации памяти.

Безопасная реконструкция воспоминаний должна быть ненасильственной, без давления. Терапевт - это не «детектив», а человек, помогающий клиенту вернуть себе целостность.

Когда мы говорим с клиентом о «контроле эмоций», «удержании аффекта» или «сохранении контакта с собой», — что именно мы имеем в виду? С точки зрения мозга, речь идёт о работе сложной нейронной сети, в которую входят передняя поясная кора, префронтальные отделы, островковая кора и другие узлы, отвечающие за интеграцию эмоционального и когнитивного опыта.

Данные 2024–2025 годов дают нам более чёткое представление о том, как эта сеть функционирует у клиентов с эмоциональной нестабильностью, импульсивностью или хроническим стыдом — и что с этим можно делать в терапии.

Передняя поясная кора: центр эмоциональной устойчивости. В исследовании команды Оксфордского университета (Patel et al., 2024) был проанализирован fMRI более чем 150 участников с нарушениями эмоциональной регуляции, включая пограничное расстройство личности и сложный ПТСР. Результаты показали, что у большинства из них наблюдается сниженная активность передней поясной коры (anterior cingulate cortex, ACC) — области, которая помогает регулировать внутренние эмоциональные конфликты и удерживать внимание на собственных состояниях.

С практической точки зрения это означает: когда клиент «взрывается», «отключается» или «не выдерживает эмоцию» — это не просто личностная черта. Это нейробиологический дефицит, с которым можно и нужно работать: постепенно развивая способность к самонаблюдению, ментализации и замедлению автоматической реакции.

Медиальная префронтальная кора и стыд. Другое исследование, проведённое в Цюрихском университете (Bachmann et al., 2024), было посвящено клиентам, у которых доминирующим аффектом является интенсивный стыд и самоуничижение. Учёные обнаружили, что у таких людей при воспоминании о прошлых событиях (даже не травматических) часто активируется медиальная префронтальная кора (mPFC). Эта активация сочеталась с гиперактивностью миндалевидного тела, что усиливает негативную интерпретацию себя.

Для терапии это означает: недостаточно просто «переосмыслить» представление о себе. Необходима постепенная реконструкция опыта, при которой клиент не только думает, но и телесно проживает себя в другом контексті — через безопасные отношения, эмпатийный отклик и новые эмоциональные переживания.

Импульсивность и дорсолатеральная префронтальная кора. Сниженную активность дорсолатеральной префронтальной коры (dlPFC), ответственной за планирование, отсрочку удовлетворения и контроль импульсов, чётко продемонстрировало исследование Лундского университета (Eriksson et al., 2025) на выборці подростков и молодых людей с рискованным поведением.

Эти данные подтверждают эффективность интервенций, которые активируют данную зону — таких как практики осознанности, когнитивное переобучение, телесные техники с фокусом на осознание импульса. В работе с клиентами, которые говорят «я не успеваю остановиться», задача терапевта — не апеллировать к силе воли, а помочь выстроить новую нейронную стратегию.

Что это значит для работы с клиентами?

• Если клиент «не выдерживает» эмоцию — это сигнал для работы с вниманием, ментализацией, телесным осознанием. Не стыдить, а возвращать ощущение внутреннего центра.

• Если ведущий аффект — стыд, работа должна быть направлена не только на изменение убеждений, но на телесно переживаемый новый эмоциональный опыт в безопасных отношениях.

• Если выражена импульсивность, важно укреплять функции лобной коры — через структурированные техники, телесную активность, дыхательные практики и тренировку «паузы».

Нейропсихология даёт нам не только теоретическое понимание работы мозга. Она помогает уточнить наши терапевтичні дії — когда стабилизировать, когда идти вглубь, когда приостановить интервенцию, а когда — усилить её. Новейшие данные о нейропластичности, памяти, эмоциональной регуляции и травме могут служить ориентирами в повседневной работе с клиентами.

Когда нужна стабилизация нейронных сетей. Если клиент демонстрирует фрагментарную память, сильные аффекты, внезапные вспышки или диссоциацию — это сигнал о том, что его нейронные системы, отвечающие за обработку стресса, находятся в состоянии хронической перегрузки. В таких случаях исследования показывают гиперактивность амигдалы, сниженную активность гиппокампа и нарушенную интеграцию между ними.

Что делать:

• применять техники стабилизации: телесная ориентация, заземление, ресурсирование, работа с ощущениями;

• отложить глубокую реконструкцию воспоминаний до стабилизации нейронной интеграции;

• объяснять клиенту: его реакции имеют биологическое основание и не являются «слабостью».

Как использовать знания о сне и памяти. Если у клиента флешбеки, трудности с воспоминаниями, навязчивые образы — стоит обратить внимание на качество его сна. Недостаток фазы REM блокирует переработку эмоциональной информации, удерживая травматический досвід в «сыром» виде.

Что делать:

• включить психообразование о сне в терапевтичний процес;

• использовать поведенческие интервенции из CBT-I (когнитивно-поведенческой терапии бессонницы);

• поддержать клиента в стабилизации режима сна, исключении кофеина и гаджетов перед сном.

Понимание стыда и самокритики через нейронауку. Интенсивный стыд и самоуничижение часто связаны с гиперактивностью медиальной префронтальной коры и амигдалы. Это делает негативные аффекты устойчивыми, а внутренний монолог — разрушительным.

Что делать:

• избегать прямой конфронтации, которая усиливает стыд;

• строить терапевтические интервенции через эмпатию, рефрейминг и новый опыт эмоционального отклика;

• использовать техники самосострадания и работы с внутренним критиком.

Поддержка развития префронтальных функций. Клиенты с импульсивностью, гиперреактивностью или ощущением «потери контроля» часто имеют пониженную активность в лобных структурах мозга.

Что делать:

• тренировать «паузу» перед действием: осознание телесного импульса, дыхательные практики, кратковременное остановление;

• использовать структурированные упражнения на планирование и постановку целей;

• интегрировать практики майндфулнес в терапию — как когнитивную тренировку внимания.

Когда у нас есть нейропсихологическое понимание состояния клиента, мы меньше интерпретируем и больше наблюдаем. Мы можем обосновывать выбор терапевтического фокуса не только теорией или подходом, но и особенностями работы мозга. Это снижает риск ретравматизации, повышает эффективность вмешательств и позволяет яснее объяснять клиентам, что с ними происходит.

Нейропсихология перестаёт быть отвлечённой наукой и становится частью терапевтического инструментария. Именно это открывает путь к глубоким и устойчивым изменениям.

Что даёт нам нейропсихология и почему важно поддерживать с ней связь? Мозг клиента — не нечто отдельное от того, что мы наблюдаем во время сессии. Его реакции отражают опыт, травму, окружение и связи. То, что раньше воспринималось как метафора, изменить структуру переживания или встроить опыт, сегодня можно увидеть на снимках fMRI.

Данные 2024–2025 годов подтверждают то, что многие из нас интуитивно чувствовали уже давно:

• Психотерапия изменяет нейронные сети, и характер этих изменений зависит от типа вмешательства.

• "Застрявшая" память имеет нейрофизиологическую основу, с которой можно работать.

• Эмоциональная регуляция — это не просто самоконтроль, а обучение мозга новым способам реагирования.

• Психообразование о мозге и теле даёт клиенту новый язык для описания себя без осуждения, стыда и беспомощности.

Для терапевта это не столько смена инструментов, сколько более глубокое понимание процесса. Нейропсихология не отменяет контакт, эмпатию, нарратив и интерсубъективность. Она помогает работать точнее, бережнее и эффективнее. Мы живём в эпоху, когда знания о мозге становятся частью культуры психотерапии. От того, насколько мы интегрируем их в практику, зависит качество помощи, которую мы оказываем.

Все использованные источники редакция предоставит по запросу. Напишите об этом в комментариях.