Конфиденциальность под софитами: этика, театр и психотерапия

Что происходит, когда психотерапия выходит за пределы кабинета — прямо на театральную сцену? В Театре имени Ивана Франко состоялась премьера моноспектакля Елены Кравец «Можно я просто посижу?». На афише было указано имя психотерапевтки и то, что постановка основана на реальных историях клиентов. Зрители аплодировали стоя, критики были в восторге. А в соцсетях разразилась буря обвинений: в нарушении конфиденциальности, в неэтичности, в «эксплуатации боли клиентов».

Можно ли рассказывать истории клиентов, если они дали на это согласие? Где проходит граница между терапевтической практикой и публичной презентацией? Мы задали эти вопросы Анне Лелик и представителям профессионального сообщества.

В Киеве прошла премьера моноспектакля Елены Кравец, режиссером которого стала Елена Коляденко. Со сцены Национального академического драматического театра имени Ивана Франко показали постановку «Можно я просто посижу?», и в афише было сказано, что всё «основано на реальных событиях и историях, которые выслушала и записала психотерапевтка Анна Лелик».

В спектакле Елена Кравец воплощает пять разных женских образов, каждая из которых переживает личную трансформацию на фоне войны. Сценарий создан на основе реальных историй украинок в сотрудничестве с психотерапевткой Анной Лелик и сценаристом Игорем Френкелем. Это не столько театральный перформанс, сколько откровенный разговор. Елена Кравец рассказывает не только истории героинь, но и делится личным — о потере ребенка и о родителях.

«Папа сейчас очень терпеливо ухаживает за мамой после инсульта. Моет, кормит, одевает её. А мама потеряла кратковременную память, пострадал гиппокамп. Моя мамочка может не помнить, какой сегодня день, где она находится, и не всегда узнает нас», — прозвучало со сцены.

Публика и критики восприняли спектакль благосклонно. Понравилось буквально всё: и блестящая актёрская игра, и минималистичные декорации, отсылающие к кабинету психолога, и сюжетные линии, близкие многим. Ведь у почти каждого за плечами найдётся развод, или ненарождённые, но желанные дети, или болезни близких, поиски себя, и, конечно же, одиночество. Зрители аплодировали стоя, вытирали слёзы, несли цветы охапками.

Что было дальше? А дальше на страницу Анны Лелик в соцсетях пришли комментаторы и хейтеры с обвинениями. Большинство (мы проверили открытые профили) не являются психологами и не принадлежат к профессиональному сообществу. Основные претензии: использование историй клиентов для постановки без их письменного согласия и тому подобное. Особенно нас поразил комментарий: «я живу в стране, где за такие психотерапевтические “шалости” вас бы повесили за ребро в назидание другим» (дословная цитата). О каких именно странах идёт речь — не уточняется.

С учётом резонанса, который вызвал спектакль, Анна Лелик прокомментировала ситуацию. Мы публикуем её комментарий полностью:

«Ещё со времён Фрейда психологи и психотерапевты описывают процесс терапии с клиентами и пациентами. Психологи во всем мире, в любых подходах и направлениях, учатся по книгам, в которых другие психологи пишут о своей работе с клиентами. Например, один из моих любимых, Людвиг Бинсвангер, писал о своих “неудачных” случаях в терапии, о пациентах, которым он не смог помочь. 

Джеймс Бьюдженталь, современный американский психотерапевт, написал психологическо-художественную книгу «Наука быть живым», в которой подробно описывает пять клиентов, работа с которыми повлияла на его собственную жизнь. Нет смысла перечислять, все психологи, которые писали книги, писали о своей практике с конкретными клиентами.

Поскольку я, психолог, который пишет и активно присутствует в социальных сетях, люди часто узнают обо мне именно через мои статьи, книги, посты. Иногда спрашивают, не напишу ли я о них. А иногда сами просят написать. Ко мне приходят те, кому откликается то, что я пишу о себе и своей работе с людьми.

Теперь о том, как это происходит. Обычно — это собирательные образы. При описании внешние факты из жизни человека изменяются. Иногда меняется абсолютно всё, кроме сути ситуации, а сама ситуация при описании также видоизменяется. Остаётся лишь внутренняя суть и та работа, которая происходила между нами. Поскольку это не учебная литература, в определённой степени можно сказать, что истории реальные, а люди вымышленные. То есть конфиденциальность никоим образом не нарушается.

Ещё в самом начале работы, когда мы обсуждаем терапевтический контракт, я, во-первых, предупреждаю, что при необходимости могу вынести материал на супервизию (с сохранением конфиденциальности), а во-вторых, поскольку я много пишу, сразу спрашиваю, могу ли описывать какие-то моменты, конечно, с предварительного согласия и с изменением всего, что нужно для сохранения анонимности. То есть мы обсуждаем это с самого начала.

Кроме того, перед тем как идти на супервизию или опубликовать что-либо, я снова спрашиваю клиента, можно ли рассказать о том или ином аспекте нашей работы. То есть я согласовываю это с клиентом. Иногда клиенты участвуют в процессе, и это становится частью терапии, между прочим, очень интересной её частью. Бывает и так, что клиент сам просит описать его случай подробно, не менять ничего, иногда даже имя. И это тоже становится частью внутренней работы, частью терапии.

Пишут, что я могла бы заранее сказать, что у меня есть согласие клиентов. Думаю, меня подозревают в неэтичности те, кто сам не слишком этичен. А злобные комментарии пишут, как по классике: “Пастернака не читал, но осуждаю”. То есть это пишут люди, которые не были на спектакле, а просто распространяют свои фантазии и предубеждения.

Меня упрекают в том, что должно быть письменное разрешение от клиентов. И вот тут уже я возмущаюсь. То есть, чтобы сохранить право клиента на анонимность, я должна сейчас выложить в публичный доступ письменное разрешение с именем и фамилией клиента? Серьёзно? Поэтому те, кто пишет свои злобные комментарии и требует расправы, могут выдохнуть. Всё, что нужно, изменено. Всё, что нужно было согласовать, согласовано», — прокомментировала Анна Лелик. Претензий к Анне со стороны её клиентов нет.

Парадокс этой истории в том, что она одновременно стала источником вдохновения и объектом критики. Один и тот же спектакль вызвал аплодисменты у одних и шквал хейта у других. В центре — очень тонкий и болезненный вопрос: где проходят границы допустимого, когда психотерапевт выходит в публичное пространство и говорит от имени своей практики? Возможно ли сохранить этичность, оставаясь публичным?

Чтобы понять, как профессиональное сообщество воспринимает эту ситуацию, мы обратились к председателю Комитета по профессиональной этике Украинской Психотерапевтической Лиги, кандидату психологических наук, доценту Елене Сечейко. Её взгляд поможет не только оценить этот конкретный случай, а и увидеть более широкий контекст того, какие вызовы сегодня стоят перед профессией.

Как бы вы прокомментировали ситуацию с моноспектаклем “Можно я просто посижу?”

Как председатель Комитета по профессиональной этике УПЛ, могу сказать, что, судя по предоставленным вами материалам, а именно анонсу спектакля и комментарию Анны Лелик, эта ситуация демонстрирует, как конфликты, возникающие на стыке этики и публичности, могут быть болезненными как для психолога, оказавшегося в центре этически-конфликтной ситуации, так и для профессионального сообщества в целом, его авторитета и доверия общества к нему. Именно поэтому профессиональная этика является одним из центральных компонентов профессионализма, и её соблюдение обеспечивает безопасность как для клиентов, так и для специалистов в сфере оказания психологических услуг.

Насколько легко ориентироваться в вопросах этики молодым специалистам, которые ещё не имеют профессионального опыта?

Работа будущих психологов с положениями, изложенными в Этическом кодексе психологов Украины, начинается уже с первого курса и продолжается на протяжении всего обучения в высших учебных заведениях. Если после получения диплома о высшем образовании по специальности "психология" специалист профессионально развивается и проходит обучение в определённом методе консультирования или психотерапии, он знакомится с этическим кодексом, принятым в соответствующей ассоциации, и принимает на себя обязательство соблюдать в своей работе также и этические правила, определённые конкретной психологической школой. При этом такие базовые принципы профессиональной этики, как ответственность, компетентность, конфиденциальность, приоритет интересов клиента, являются общими и указаны во всех этических кодексах — независимо от специализации психологов и психотерапевтов. 

Конечно, со временем каждый специалист приобретает опыт решения этических вопросов на практике, однако знание профессиональной этики является обязательным даже для студента, проходящего практику на этапе обучения.

Почему, на ваш взгляд, этот спектакль вызвал такую волну враждебных комментариев в соцсетях, в том числе со стороны людей, никак не связанных с профессией?

На мой взгляд, главной причиной стало ощущение угрозы нарушения конфиденциальности. В своих комментариях Анна Лелик указывает, что соблюла этот принцип, поскольку получила от клиентов согласие на представление их историй в изменённом виде. И в таких случаях обычно даётся примерно такой комментарий: «описанные истории являются обобщёнными, и любое сходство героев с реальными людьми или их жизненными событиями является совпадением». Подобная фраза, которую можно встретить в учебной психологической литературе и публицистических произведениях, снимает риски этического конфликта при представлении психологом собственного профессионального опыта, как в кругу коллег, так и в творческой деятельности.

Но в данном случае в анонсе можно прочитать, что спектакль основан на реальных историях с указанием имени и фамилии психотерапевта. Именно эта формулировка, которая, конечно же, противоречит принципу конфиденциальности, скорее всего и стала триггером волны возмущения.

Представьте, что среди зрителей, пришедших на спектакль, или читателей литературного произведения с психологическим контекстом есть те, кто только раздумывает о возможности обратиться за психологическим консультированием или психотерапией. Увидев упоминание о реальных историях клиентов и конкретное имя специалиста, они могут подумать: «а вдруг и мою историю однажды покажут на сцене или опишут в книге, выложат в соцсетях?» И эта обеспокоенность ещё раз подчёркивает важность взвешенных шагов психологов при публичном раскрытии своего обобщённого профессионального опыта или в любой иной публичной активности. Ведь профессиональное сообщество заинтересовано в создании и поддержании высокого уровня доверия общества к себе и к своей деятельности.

На мой взгляд, сам факт синергии искусства и психологии — это очень позитивно. И здесь вполне можно реализовывать креативные идеи, которые будут способствовать росту психологической грамотности и культуры в обществе. Но при этом следует учитывать, что в сфере психологических услуг действуют особые правила, продиктованные деликатностью и человеческой уязвимостью.

Но есть ли в этой истории признаки нарушения этики?

Вывод о наличии или отсутствии нарушений профессиональной этики может сделать только этическая комиссия, состоящая из независимых экспертов. Это универсальное правило работы этических комитетов: их решения должны быть коллегиальными и основываться на тщательном анализе ситуации с учётом всех значимых деталей.

Скорее всего, в данной истории можно предположить просчёт в публичных комментариях относительно источников сюжета спектакля. Но при этом стоит отметить, что вопрос формы подачи и содержания информации о работе психолога с клиентами, а также обеспечения конфиденциальности этой информации тоже входит в зону ответственности психолога.

Очевидно, что в случае нарушения правил дорожного движения ответственным лицом является водитель. И независимо от пожеланий пассажиров за безопасность передвижения отвечает тот, кто за рулём. Точно так же психолог несёт ответственность за безопасность клиента в процессе работы, за дальнейшую конфиденциальность информации о клиенте и, в случае необходимости, за профессионально корректное представление клиентской информации третьим лицам.

Кстати, создание условий для собственной профессиональной безопасности — это тоже, в значительной мере, зона ответственности самого психолога.

Что стоило бы сделать в такой ситуации?

Следовало бы добавить в афишу и анонс фразу об обобщённости историй или вымышленном характере событий. Либо изменить формулировку так, чтобы не было чёткой привязки к профессиональной деятельности конкретного терапевта. Это могло бы снять напряжение.

Бывали ли в вашей практике подобные случаи?

Эта ситуация нестандартная и, в определённом смысле, уникальная. Тем не менее, этические дилеммы, неизбежная часть нашей профессии. А вот прописать универсальный алгоритм действий для всех потенциально возможных случаев в такой неалгоритмизируемой деятельности просто нереалистично.

Думаю, вероятность возникновения подобных историй сегодня возрастает. Отчасти это связано с открытостью публичного пространства и снижением уровня приватности каждого из нас. Это создаёт дополнительные риски для возникновения этических конфликтов в деликатной сфере психологического консультирования и психотерапии, как, впрочем, и во всех других помогающих профессиях. И это определённый вызов, а точнее — призыв учитывать эти риски в работе.

Реальность меняется стремительно: появились новые формы публичности, в частности, активно развиваются социальные сети, резко возросла интенсивность информационного обмена. Меняется и общественное отношение к вопросам приватности. Принципы, лежащие в основе профессиональной этики, безусловно, остаются неизменными и сегодня — это классические профессиональные стандарты.

Но вместе с тем Этический кодекс психолога Украины требует периодического обновления, в соответствии с изменениями информационного пространства. Эти трансформации необходимо учитывать, ведь Этический кодекс должен быть не только нормативным документом, но и живым современным инструментом, который помогает находить ориентиры в сложных ситуациях и снижает риски этических конфликтов, как для клиентов, так и для специалистов. И, наконец, при возникновении сложных и неоднозначных этических вопросов специалист может обратиться за консультацией к опытным коллегам-супервизорам или в этический комитет профессионального объединения, в котором он зарегистрирован.

Но за всей этической неоднозначностью этой истории важно не упустить то, что произошло на культурном уровне. На главной сцене страны был показан спектакль, построенный на основе живого человеческого опыта. И это само по себе уже событие. Именно на этом акцентирует внимание Иванна Довженко, глава Комитета по массовой популяризации идеи интегративной психотерапии Украинской Психотерапевтической Лиги.

— То, что на главной сцене страны звучит монолог из кабинета психотерапевта, очень показательно. Через искусство в общественное сознание постепенно входит мысль: с эмоциональной болью необязательно оставаться наедине, с ней можно и нужно обращаться за помощью. Особенно важно, что к созданию постановки был привлечён практикующий психотерапевт — и это открыто указано на афише.

Ещё несколько лет назад мы могли видеть подобные примеры разве что в зарубежных сериалах, а теперь психотерапевтическая культура начинает проникать и в наше пространство, в наш язык, в наши образы. Это добрый знак и, без преувеличения, повод для надежды.