Самосаботаж

Глеб заходит в Zoom-встречу без опозданий. Четкие движения, быстрая речь, напряженный взгляд.

— Я должен избавиться от этой херни, иначе потеряю все.

Говорит резко, без приветствия. Как будто мы уже посередине разговора, а не в его начале. Я чуть подаюсь вперед.

— Что значит "все"?

— Работа, деньги, статус. Все, ради чего я, блин, пахал.

Он раздражен чем-то внутри себя. Глеб — типичный «успешный» клиент. 30 лет, маркетолог в крупной компании. Отличная должность, стабильный доход, перспективы. Все ровно и правильно. Но за этим фасадом скрывается что-то не то. Он смотрит в камеру так, будто хочет меня пробить взглядом.

— Что происходит?

Глеб резко выдыхает, сцепляет пальцы в замок.

— Мне кажется, что я сам себя сливаю. Неосознанно. Срываю дедлайны. Непроизвольно. Просто… забываю о них. Захожу на встречу и не могу собрать мысли. Начинаю нести чушь. Или вот, например, недавно на корпоративе сказал шефу: «А ты вообще хоть раз что-то сделал сам, кроме того, что унаследовал компанию?»

Он говорит спокойно, но в голосе сквозит что-то вроде… саморазрушительного удовольствия. Как будто он наслаждается этим падением.

— Как он отреагировал?

— Посмотрел на меня, как на говно.

Глеб усмехается. Пауза.

— Ты хочешь сказать, что ты…

— Сам себя выталкиваю, да. Из круга успешных людей.

Эта фраза звучит как приговор. Как если бы он наконец нашел название тому, что с ним происходит.

— Я много работал, чтобы туда попасть, а теперь веду себя так, чтобы меня оттуда выкинули. Почему?

Хороший вопрос. И сложный. Люди не рушат свою жизнь просто так. Не сливают позиции, которых добивались годами, если у этого нет смысла. Иногда этот смысл спрятан глубоко, иногда он настолько очевиден, что человек его не замечает.

— А если тебя выкинут? — спрашиваю я.

— Все, что я есть, — это моя работа. Больше ничего. Если потеряю ее, я никто.

Классическая ловушка. Глеб выстроил свою личность вокруг карьеры, а теперь она разрушается, и вместе с ней рушится его Эго.

— Ты вообще хочешь, чтобы я тебе помог?

Глеб резко поднимает на меня глаза.

— А ты можешь?

Я знаю этот взгляд. Это не просто сомнение, это тест. Он проверяет, стою ли я его времени.

— Это зависит от тебя.

— А что, если ты мне не нужен?

— А что, если нужен?

Глеб смотрит на меня несколько секунд, потом откидывается назад и ухмыляется.

— Ладно, попробуем.

Я киваю, но понимаю, что в этом разговоре у нас обоих своя игра. Он проверяет меня, а я его. Но выиграть должны оба.

На третий сеанс Глеб приходит другим. Более расслабленным, а может просто уставшим уставшим от собственной борьбы.

— Послушай, — говорит он, глядя в камеру, — а ты сам доволен своей жизнью?

— А это сейчас важно?

— Ну да. Почему я должен слушать советы от человека, который сам может быть не в порядке?

— Ты думаешь, психологи должны быть идеальными?

— Нет. Я думаю, что многие из вас прячутся за ролью. Как и я, когда играю в «успешного маркетолога».

Теперь мы приближаемся к сути.

— Ты прячешься?

— Да. Мне всегда говорили, что я должен быть лучшим, — продолжает он. — Не просто хорошим, а лучшим. Детский сад, школа, универ — везде я был тем, кого ставят в пример. Мне это нравилось. Мне это нужно было.

— Кому это нужно было больше: тебе или тем, кто ставил тебя в пример?

Глеб усмехается.

— Хороший вопрос. Думаю, сначала мне. А потом… потом уже не знаю.

Я молчу, позволяя ему копать глубже.

— В какой-то момент я начал делать то, что от меня ожидали. Отличные оценки, идеальное поведение. Поступил в топовый вуз, выбрал перспективную сферу. Маркетинг — это же круто, престижно, много денег. Все складывалось, как надо.

— Но?

— Но я не понимаю, зачем я это делаю. В смысле, правда. Вот я продаю рекламные кампании. Делаю так, чтобы люди покупали дерьмо, которое им не нужно. Ради чего? Чтобы мой шеф купил себе третью машину?

— И когда ты это понял?

— Где-то год назад. Но тогда я еще мог себя убедить, что все нормально. Ну, работа как работа. Все этим занимаются.

— А сейчас не можешь?

Он откидывается назад, сцепляет пальцы в замок.

— Я каждый день встаю и думаю: «А нахрена?» — говорит он. — Раньше я этого себе не позволял. Вставал и шел работать. А теперь будто пробило. Я больше не могу притворяться, что мне не все равно.

Теперь картина становится ясной. Глеб разрушает свою карьеру не потому, что боится успеха. И не потому, что не справляется. Он просто больше не хочет быть этим человеком.

— Ты осознаешь, что это не просто кризис мотивации?

— Осознаю.

— Это не про «надо немного отдохнуть и все пройдет».

— Да, я это понимаю.

— Тогда чего ты боишься?

Он смотрит на меня несколько секунд, потом ухмыляется.

— Если я уйду, то признаю, что все это было зря, — говорит он. — Что я потратил десять лет своей жизни на чужую мечту.

И вот оно. Настоящий страх. Не перед увольнением, не перед потерей денег. Он боится признать, что всю жизнь делал что-то, что ему на самом деле было не нужно. Что все эти годы, эта борьба, эта гонка — не его выбор.

— И если ты это признаешь?

Глеб горько усмехается.

— Тогда мне придется признать, что я не знаю, кто я.

Он говорит это спокойно, но в этом спокойствии чувствуется паника.

Я молчу. Иногда человеку нужно побыть в этом состоянии. В полном осознании своей растерянности. Без советов, без попыток сразу же что-то исправить. Потому что именно в этом молчании рождаются настоящие ответы.

Глеб вздыхает, смотрит в сторону.

— Ну и что теперь делать?

— Хороший вопрос, — говорю я.

И жду…

Глеб выглядит иначе. Уже не таким напряженным, но и не расслабленным. Скорее… пустым. Будто внутри него все обнулилось, и теперь он ходит по своей жизни, осматриваясь с удивлением: «А что вообще здесь делает этот человек?»

Это нормальное состояние после осознания. После того, как рушится иллюзия.

— Я не могу там больше оставаться, — говорит он.

Не вопрос, не сомнение — утверждение. Он это знает. Но пока не знает, что делать дальше. Люди любят думать, что большие решения приходят внезапно, как вспышка. На самом деле, они зреют медленно, изнутри. Человек может годами тащить ненавистную работу, несчастливые отношения, жизнь, которая ему не принадлежит, но в какой-то момент внутри что-то переключается. И обратного пути уже нет.

Я вижу, как он сейчас осматривает свою жизнь, шаг за шагом, как старую квартиру перед переездом. Оценивает вещи: что забрать с собой, а что оставить.

Глебу предстоит сложный выбор. Потому что дело не только в работе. Дело в том, кем он себя ощущает. Вся его идентичность строилась вокруг карьеры, и теперь, когда он готов ее оставить, возникает самый страшный вопрос: «А кто я без этого?»

Он смотрит на меня, и я понимаю, что Глеб ждет. Не ответа, нет — он слишком умный для этого. Он ждет способ сделать этот выбор осознанным.

— Представь, что ты уже уволился, — говорю я. — Вот прямо завтра. Что первое, что ты делаешь?

Он задумывается, и я вижу, как его мозг перестраивается. Глеб впервые думает не в рамках проблемы, а в рамках выхода. Когда человек долго живет в одной системе координат, ему сложно представить себя в другой. Как если бы он всю жизнь был в бетонном бункере и вдруг оказался в поле. Пространство пугает. Свобода давит. Но она же и дает возможность.

Глеб впервые всерьез думает, что будет дальше. Не только в смысле работы, но и в смысле жизни. Я помогаю ему вытянуть эти мысли наружу. Через вопросы, через образы, через то, что я называю «мягкой раскачкой». Мы анализируем: что в его жизни было настоящим? Что он делал не ради статуса, а ради себя?

— Я когда-то писал тексты, — говорит он.

Пазл складывается. В этом простом на первый взгляд выражении, очень много боли. Глеб не просто хочет уйти с работы. Он хочет вернуть себе самого себя. К концу нашей встречи, Глеб снова задает тот же самый вопрос.

— А ты счастлив? Так и не ответил.

Клиенты любят проверять терапевтов. Это нормально. Они хотят знать, что человек, который копается в их голове, сам справляется со своей жизнью. Я делаю паузу.

— Не всегда — отвечаю.

— Почему?

Я мог бы сказать много чего. Про то, что нельзя жить в состоянии перманентного счастья. Что в жизни всегда есть о чем погрустить и порадоваться и что благодаря этому мы можем чувствовать многообразие этой жизни. Про то, что я тоже когда-то стоял на таком же перекрестке, как он, и выбрал себя. И это нормально.

— Потому что тогда я перестану ценить те моменты, когда мне действительно хорошо.

Глеб кивает. И я вижу, что он понял. Мы прощаемся и он выключает камеру. Я знаю, что Глеб больше не вернется. Но это и хорошо. Потому что теперь ему нужен не психолог. Теперь ему нужна его жизнь.