Как работать с ЛГБТ. Рекомендации из личной практики клиента и психолога

Я работаю с ЛГБТ-людьми около десяти лет, а в группах взаимоподдержки моя деятельность началась еще раньше. В психологии обобщать довольно сложно, ведь каждый опыт уникален, у каждой истории свои предыстории. Однако есть и совпадения. Чаще всего они обусловлены средой, в которой живут клиенты, культурным кодом. Большинство моих клиентов - выходцы из бывшего “Союза”. Либо дети таких выходцев. Даже если они живут в странах, где представителей ЛГБТ уравняли в правах с остальными гражданами, остаются болезненные переживания, связанные с семьей, принятием себя и собственного отличия от “нормы”.

В этой статье я постаралась подсуммировать опыт свой личный (как ЛГБТ-клиента), так и мой опыт как психолога. 

Моя “психологическая работа с ЛГБТ-людьми” началась гораздо раньше, чем моя карьера в психологии. 20 лет назад не существовало готовых методичек, как взаимодействовать в группах поддержки с теми, кого отвергли в семье, презирают в обществе, кого могли преследовать, давить морально, дискриминировать на работе и физически уничтожать (были и такие случаи) по причине сексуальной ориентации или гендерной принадлежности. И кто, при этом, часто не хочет оставаться в “позиции жертвы”.

В организациях, с которыми я неожиданно для самой себя начала сотрудничать, какая-то литература была - теоретическая база, культпросвет о гомосексуальности, понятиях гендера, дискриминации и т.д. Но что делать с живыми людьми, подвергавшимися остракизму - этому еще не обучали на уровне волонтерской помощи (сейчас уже обучают, и такой курс может пройти любой психолог, офлайн или онлайн). Само слово “волонтерство” я не знала. Все было просто: пережив отвержение, дискриминацию и стигматизацию на собственной шкуре, я внезапно поняла, как помогать другим с этим быть, как идти дальше. Нуждаясь в поддержке, я предоставляла ее другим (часто именно в этом месте люди приходят в профессию психолога). Все мои методы сводились к беседам, практической помощи (предоставить кров, еду, плечо поплакаться, телефоны служб поддержки) и к творчеству. Я была журналистка,но еще поэтесса и перформерка, выступала на сцене. Как-то мне пришло в голову пригласить в труппу не актеров, а тех, кто хоть как-то считает себя творческим человеком. Метод себя оправдал - люди раскрепощались, находили поддержку, вдохновение, веру в себя. С годами я открыла курс творческого самоанализа - цель его была в том, чтобы научить не бояться сцены. Место проведения - известная правозащитная общественная организация. Я стала тренером-волонтером. Где страхи сцены (публичности), там у моих студентов оказались и старые раны. Где раны - там следовало их рассматривать и как-то интегрировать в реальность, чтобы идти дальше. Курс рос, на него приходили не только представители ЛГБТ. Затем я перешла на коммерческую основу и тогда же пошла учиться на психолога, осознав, что метод надо подкрепить структурными знаниями. 

фициальное образование помогло зайти в профессию с главного входа, а не “черного”.

К тому моменту у меня были десятки тех, кого можно назвать клиентами. Множество прочитанных книг и исследований. Группы поддержки, которые я вела годами. Многие часы индивидуального консультирования и тренерства. Супервизоры-психологи, поддержавшие мои методики. Интервизии с психологами. Большинство моих клиентов до 2019 года были представителями ЛГБТ. Сейчас таких - половина, остальные обращаются с другими вопросами. Да и ЛГБТ-люди приходят не потому, что чувствуют дискриминацию или борются с внутренней гомофобией, а часто с обыкновенными жизненными ситуациями - в отношениях, финансах, карьере…
В подготовке этой статьи я опираюсь на выводы из собственной работы, не претендуя на всеобъемлющий анализ. Существуют десятки статей о том, как именно вести работу с клиентом из ЛГБТ, как к нему обращаться, как соблюсти этику, что можно и чего нельзя. Я же хочу высветить основные проблемы.

Как клиент, я работала с десятью психологами. Я посчитала тех, к кому попала хотя бы на 2 встречи. Конечно, были и годы работы с каким-то одним специалистом (например, в психоанализе общей сложностью около 8 лет), а общий клиентский стаж - 17 лет, если вести отсчет с начала длительной еженедельной терапии.

Мои психологи были представителями школ психоанализа, гештальта, КПТ, психодрамы, а также интегративные терапевты. Все подходы я, как клиент, считаю в той или иной степени успешными для работы с вопросами отверженности в семье, детской травмы, травмы насилия, деперсонализации, панических атак и т.д. Наибольшей проблемой были возникшие контрпереносы, смешение контекстов (с одной терапевткой мы столкнулись в жизни в качестве конкуренток, сессии пришлось прекратить). То есть, в целом - ничего отличающегося от терапии “не-ЛГБТ”. Никто из моих психологов не проявил открытую гомофобию.

О ней, гомофобии, стоит сказать пару слов. Зигмунд Фрейд считал ее нормальным явлением - ответом на древние социальные табу, призванные защитить первобытные общества от раскола (туда же входят табу на инцест, отцеубийство и т.д.).. Более поздние исследователи видели в гомофобии еще и проявление страха перед потерей социального статуса (это больше касается закрытых мужских коллективов, где подавленная из-за отсутствия женщин сексуальность проецировалась на собственный пол весьма агрессивно, а “нижними” становились более слабые или молодые мужчины). Опять же, “сознательный выбор гомосексуальности” и сейчас расценивается частью мужчин как попытка “стать бабой”, занять менее выгодное место в обществе, с точки зрения распределения привилегий и уважения. Я беру в кавычки слова “сознательный выбор гомосексуальности”, так как десятки лет исследований все еще не ответили на главный вопрос - есть ли выбор как таковой? Фрейд полагал, что нет. По его мнению, перверсия формируется как отклонение от нормы вследствие смещения влечений к объекту. Иными словами, первый объектный контакт может влиять на дальнейший выбор. Бессознательно. 

Во времена Фрейда еще не проводили тесты ДНК, не было открыто, что у некоторых женщин бывает “мужской” набор хромосом. Зато год назад на этой почве на олимпиаде пытались дисквалифицировать результат алжирской боксерши Иман Хелиф…

Нет никаких сведений, что у сделавших каминаут публичных людей (актеры, спортсмены, политики и пр.) есть какие-то “дополнительные” хромосомы, гормоны, гены или что-то еще. Иман Хелиф, кстати, каминаут не делала. К ней прицепились из-за гендерно неконвенциональной внешности.

То есть, теорий происхождения гомосексуальности, как и теорий трансгендерности - множество, но ни одна не обоснована научно и официально не принята. Нет ни одного доказательства, что гомосексуальность можно “перевыбрать”. Для определения психического гендера (в отличие от физиологического) надо пройти экспертизу у психиатров, и тогда есть шанс получить разрешение на смену пола.
Вопрос остается открытым. 

Если ваш клиент гей или трансперсона - это меняет почти все. Конечно, реакции, поведенческие модели у геев и “не-геев” во многом совпадают. Структура психики никуда не делась. Но контекст совершенно другой, порой очень не совпадающий с личным жизненным опытом психолога. 

Например, внутри гей-семьи могут быть очень неожиданные распределения ролей, обязанностей. Речь о другом сексе, других социальных условиях, иных ожиданиях. Опоры тоже другие. Хотя психологу часто надо “дорастить” клиента до уровня взрослого самодостаточного, однако преграды могут быть неожиданными - например, стигматизация от близких или скрытая агрессия и гомофобия на работе. Опоры придется выстраивать особенные, с оглядкой на реальные условия. Скажем, супружество, партнер являются опорой в смысле отношений, но не в смысле социальных взаимодействий.  Многие ЛГБТ-люди живут во лжи и недосказанности - и попытки настроить на открытость, на честность с самим собой и другими, могут дать противоположный результат. Не облегчение, а депрессию.

Что тут делать? Верить клиенту, знакомясь с его реальностью. Учитывать ее особенности при выработке новой линии поведения, при подборе психологических инструментов. Скоро станет понятно, что база остается та же, но реализовать ее придется в новых условиях. Как если бы ваш клиент был шпионом, скрытым в годы Второй мировой войны евреем или представителем другой преследуемой группы. Одна моя клиентка рассказала мне о своей матери с большим родимым пятном на шее и лице: “После каминаута я поняла, как мама жила много лет. Все смотрели на меня и не видели, мое лицо превратилось в одно большое пятно. Лишь спустя годы у меня начали спрашивать, что я чувствую и как мои дела. Поначалу родные словно боялись ненароком уделить мне больше внимания и при этом - я знаю от младшего брата - постоянно меня обсуждали за спиной. Даже мама, которая натерпелась из-за своей внешности, могла задать мне какой-то очень неприятный личный вопрос о том, не пропали ли у меня месячные из-за связи с женщиной”.

В работе с представителями ЛГБТ есть еще три проблемных момента:

• Гомофобия или недостаточная теоретическая база психолога. Я ставлю “или” - поскольку убеждена, что ликбез уменьшает гомофобию. Фобии основаны на страхах, а те повышают тревожность, вызывают возбуждение, агрессию и отвращение. Чем меньше информации о предмете, тем больше фантазий на его счет. Чтобы избавиться от страшных проекций, нужно увеличить базу знаний. Нет необходимости брать в работу клиента, который “пугает” или “отталкивает”, но это неплохой челлендж, место для саморазвития психолога.
  Нужная теоретическая база доступна в Интернете. Важно выбирать работы более-менее современных психологов или школ, так как классический психоанализ, к примеру, стремился “вылечить” гомосексуальность, среди методов был даже электрошок.
• Внимание: контрперенос. Этот риск есть с любым клиентом, но с представителем ЛГБТ возможен еще дополнительный риск впасть в то, что борцы с расизмом называют “скрытым расизмом”. То есть - начать чрезмерно сочувствовать, вовлекаться, пытаться доказать “а вот я хороший человек, геев уважаю”, спасать и -  как это бывает нередко в контрпереносе - попадать в нишу то родителя, то преследователя, то насильника. Далее я расскажу о дезорганизованных отношениях в семьях с ЛГБТ, и станет понятнее, почему психологу легко превратиться в один из объектов подобной привязанности.
• Не важно, что сказал Фрейд. Психология - это наука, а науки развиваются. Если уже даже Папы Римские допускают, что “геи - тоже люди”, то противопоставляющая себя религии материальная наука тем более должна смотреть шире стереотипов. Теоретическая база психолога может идти вразрез с ценностями клиента. Иногда это повод хотя бы допустить другую точку зрения на мир. 

Есть то, что объединяет многие клиентские кейсы - дезорганизованные отношения в семьях. Впервые такие отношения описал британский психиатр Джон Боулби в своей теории привязанности. У Боулби нашлось немало поклонников и оппонентов, однако исследования ученого подхватили коллеги за океаном (Мэри Эйнсворт и др.).

Лондонский социальный психолог Александра Стайн сделала дезорганизованную привязанность основой своего анализа влияния тоталитарных сект и партий на их членов. По мнению Стайн и ее команды, десятилетия исследований доказывают - дезорганизованную привязанность могут начать испытывать люди во взрослом возрасте, при создании определенных, сложных, почти непереносимых условий существования. Изначально Боулби полагал, что привязанность формируется раз и навсегда в раннем детстве. Стайн ставит под сомнение эту аксиому - она обработала множество личных историй клиентов, которые вырвались (сами или при помощи специалистов) из тоталитарных сект, после лет практически рабского существования внутри таких групп.

Причем тут геи? Дело в том, что Стайн описывает дезорганизацию привязанности - как нарушение внутри отношений индивида с более сильным, психически доминирующим объектом (безопасной гаванью). Первой такой гаванью для каждого становится его семья, родители. Если семья не дает безопасности (например, когда кто-то из родителей пьет, зависим от веществ или проявляет насилие), она не перестает быть для ребенка местом, куда он инстинктивно бежит за утешением и защитой. 

Если верить Боулби, то после такого детства человек всю жизнь неосознанно тяготеет к повторению своего первого опыта. То есть, дочь алкоголика будет искать мужа-алкоголика, либо с другой аддикцией. Современники, опираясь на личный профессиональный опыт, все-таки верят в то, что привязанность можно изменить. Скажем, автор бестселлера “Женщины, которые слишком сильно любят” Робин Норвуд пятнадцать лет изучала поведенческие модели в семьях с зависимостями (наркотики, алкоголь). И хотя семейная терапевтка затем оставила практику, она описала кейсы клиентов, которым удалось выйти из проблематичных отношений (самостоятельно и даже парой).

Александра Стайн с осторожным оптимизмом описывает успешные случая “излечения” от дезорганизованной привязанности. Но самое интересное - это ее примеры того, как обычные, казалось бы, люди, из хороших функциональных семей, внезапно попадали в секты. Главное условие, пишет Стайн, медленное захватывание свободы личности, почти незаметное. Сначала это деятельность во имя высоких идеалов и понятных ценностей, а потом, вдруг, человек уже полностью внутри клетки, без каких-либо внешних опор. Идти некуда, а тут с улыбкой и словами любви ломают личность под требования культа. Причем лидер чаще всего авторитарный, несет не только поддержку, но и угрозу. Один из примеров, приводимых Стайн - члены партии Дональда Трампа в период его первой каденции. 

На мой взгляд, в семьях с ЛГБТ после каминаута возникает обратная ситуация - человек уже опирается на своих близких, он привык получать там поддержку, но вдруг оказывается в ситуации отвержения. Идти часто некуда (особенно, если каминаут делает подросток), близость с родными очень дорога, но гомофобия (или трансфобия) и непринятие могут перерастать в открытое (либо пассивно-агрессивное) преследование родственника.

“Мои родители называли меня оборотнем и спрашивали, куда я дела их дочку, - со слов моей клиентки из Киева. -  Так было целых десять лет. Все это время меня приглашали на семейные торжества и часто это были обычные посиделки, со мной, семьей моей сестры и брата. Но в любой момент мне могли что-то сказать: спросить, не одумалась ли я, не нашла ли нормального мужчину. Мне приводили в пример замужних ровесниц, даже когда мне было уже больше тридцати. Я никогда не знала, приеду на день рождения отца и мы все просто выпьем чаю с тортом или начнется обсуждение моей жизни, крики матери и скандал”.

Как видим, моя клиентка попала в ситуацию, где не могла отказаться от семьи, разорвать связи - и в результате более 15 лет (к моменту начала терапии) находилась в постоянном напряжении. Это очень повлияло на самооценку, чувство собственной привлекательности и ценности, веру в себя. При этом клиентка признала, что почему-то “словно зависима” от мнения родных, которые ее не принимали.

Мне близка позиция Александры Стайн, которая предполагает, что, создав травмирующие условия, можно вовлечь человека в несвойственный ему ранее вид отношений. Множество клиентов из ЛГБТ-сообщества рассказывали истории своих семей, подчас вполне благополучных, где превращались в изгоев, подвергались игнору или шантажу, но при этом им внушали, что семья их любит (и хочет помочь, спасти и т.д.). Были и случаи откровенного насилия, например, молодого парня, осознавшего свою трансгендерность, подвергали избиениям, отец применял шокер, отвозил на принудительное лечение к какому-то психиатру, который применял вещества, влияющие на сознание.

Как понять, что ваш клиент попал именно в такую ситуацию, где он не видит выхода и вынужден продолжать искать защиты у тех, кто его обижает (прямо или исподтишка)?

Стайн дает отличную подсказку. Дезорганизованная привязанность выдает себя так:

• Фрагментарность воспоминаний (напомним, что такие же воспоминания у человека бывают при получении психической травмы) - когда клиент не может рассказать, что случилось или случается у него дома, либо при встречах с родными;
• Смешение речи - когда клиент не способен связно выражать свои мысли, описывать события, формулировать свое мнение. Если его речь полна отступлений, размышлений вслух, теряет логику повествования;
• Вынужденная алекситимия - клиент начинает жаловаться или плакать и тут же опровергает собственные чувства, отрицает, что они были, пускается в оправдание обидчиков, ищет объяснения;
• Деперсонализация - клиент рассказывает о себе и болезненных ситуациях, словно это было не с ним, избегает я-конструкций (говорит о себе во второй или третьем лице), теряет контакт с телом (рассказывая что-то, внезапно начинает испытывать физические симптомы каких-то недомоганий или “немеет”, на фоне растущей тревоги вплоть до панической атаки);
• Подмена чувств словесными идейными конструкциями. Например, если клиенту сказать о его здоровье, он уводит тему в “идеал семьи”, важность материнской жертвы (при этом мать может реально выступать в роли преследователя), божественной правды.

Еще один важный признак - ужас при мысли о том, чтобы отказаться от поддержки семьи и при этом яростное опровержение, что в мире могут найтись другие опоры (друзья, я сам, ЛГБТ-организации, наконец).

Как с этим работать? Завершение сепарации, поддержка самооценки клиента, создание внешних опор. Хорошо подходит групповая терапия, где клиент сталкивается с примерами других людей.

Если на психолога совершается родительский перенос, то есть шанс предоставить клиенту  временную “гавань”, где он будет принят. Однако важно не “заиграться”, так как цель “дорастить” клиента до самодостаточности, а не оставаться “принимающей матерью” (или “отцом”) годами. В этом смысле и групповая терапия должна быть направлена на поиск опор, а не только поддержку в общей знакомой всем “травме”. Чтобы перейти в посттравматический рост, необходимы стимулы, не только поддержка.

Одно из условий “зависания” ЛГБТ-клиентов в зоне чувства бессилия, подавленной агрессии, чувстве жертвы (и, как следствие, в депрессивном состоянии, тревожном или паническом расстройстве) - непрожитое горе. Тут стоит обратиться к теории Фрейда о меланхолии и вспомнить термин “проживание горя”. Горевание - всегда актуальный процесс, который на фоне военных действий опять на слуху. Горюют о потерях, а под потерями можно понять много - люди, дома, вещи, связи, статус, мечты, надежды…

Каждая из потерь, в идеале, подвергается анализу, ее значимость, роль в жизни частично обесцениваются. Горюющий признает свои чувства по поводу потери, включая злость, ярость. Затем смиряется с произошедшим и начинает видеть другие возможности.

Если этот процесс нарушен, если гореванию мешает чувство вины, стыд, непризнание своих чувств, вытесненные процессы приводят к депрессивным состояниям.

Отвержение от семьи, в каком бы возрасте человек его не получил - это большая потеря. Если с семьей все хорошо, потеря может касаться друзей, коллег, каких-то перспектив, личных или профессиональных. Здоровому проживанию горя мешает чувство собственной неполноценности. Есть такое понятие, “внутренняя гомофобия” - это ощущение собственной “ненормальности”, что особенно подпитывается воспитанием в семьях с традиционным или религиозным укладом. Большая разница между проживанием горя у жителя крупного города или поселка, так как уровень остракизма в небольшом сообществе будет гораздо выше. Стыд и вина - вот два главных “врага” для смирения с потерей. 

“Если бы я был другим, моя мать не умерла бы от инсульта, - рассказывал мне 38-летний гей, около 2 лет в депрессии. - Она уже всегда догадывалась о правде и ужасно переживала. Она мне говорила, что я ненормальный и сведу ее в могилу, если не женюсь”. 

Как тут работать? Признать потерю, интегрировать событие в хронологический порядок жизни клиента, найти другие потери, с которыми он уже справлялся. Работа приблизительно такая же, как при детской травме насилия или пренебрежения (можно посмотреть исследования Мартина Тейхера, применять упражнения Роберта Лихи для работы с тревогой и постепенно рационализировать ситуацию, уменьшая “размеры” потери и увеличивая силу эго клиента).

Что еще поможет психологу

• Не путать гендер и ориентацию. Гендер - психический и социальный конструкт, где физиология не всегда соответствует самоощущению. Сексуальность - выбор объекта для секса. Мужчина, сменивший пол и ставший женщиной, вовсе не обязательно будет спать с мужчинами. Он может видеть сексуальный объект в женщине, оставаться в браке и воспитывать детей вместе с супругой. В этом случае ориентацию такого клиента уже можно будет определять как гомосексуальную, ведь теперь это женщина, живущая с другой женщиной. Если же мужчина изначально был гомосексуален и затем сменил пол, то потом перед нами просто гетеросексуальная женщина, так как она имеет сексуальные отношения с мужчинами. Ориентация и гендер не всегда коррелируются между собой. Ориентация может меняться в течение жизни. Именно потому существует понятие “квир-персона”, то есть - человек, который не вписывается в традиционное распределение общества на гетеросексуальных мужчин и гетеросексуальных женщин.
• Спросить “Как к вам обращаться?”. Простое правильно международной этики в обращении к квир-людям. После каминаута можно спросить, как обращаться к клиенту. Это подразумевает, что клиент сам выберет нужное местоимение (“он”, “она”, “они”, “оно”), а также может предложить новое имя, если речь идет о смене пола и сменить имя для клиента важно.

“Я долго старалась наладить отношения с семьей,- рассказывает клиентка, трансгендерная женщина из Днепровской области. - У меня был бизнес, была жизнь до перехода, где осталось двое детей. Я привозила их к бабушке, но в конце концов моя семья не захотела даже общаться с моими детьми, просто чтобы не иметь дела со мной. Так было года три. Затем мама позвонила мне и мы начали осторожно строить новые отношения. Она так никогда не назвала меня новым именем или “дочкой”, но она привыкла видеть меня, а бывшая жена ездила к ней с внуками и новым мужем”.

Каждая такая история - готовый сюжет для фильма и большой вызов для психолога. Тут и чувства клиента и вполне объяснимые чувства его близких, и реалии, в которых трансгендеры и геи всегда будут в меньшинстве. С точки зрения экзистенциальной философии, одиночество и обособленность - непреодолимая и необходимая часть существования человека. 

Перед этим чувством все равны.