Мюррей Стайн: о жизни, работе и юнгианской психологии

Украинская Психотерапевтическая Лига представляет семинар звезды мировой психотерапии Мюррея Стайна — “Symbols and the Symbolic Attitude” («Символы и символическое отношение в юнгианской психологии»), который состоится 28 января 2025 года. А пока мы предлагаем вашему вниманию самые интересные факты из биографии Мюррея Стайна, которые помогут больше узнать о жизни, становлении и профессиональной деятельности одного из самых известных психотерапевтов, писателей и преподавателей современности. Полную версию интервью на английском языке можно посмотреть на YouTube-канале Journal of Analytical Psychology.

Я вырос в специфической среде. Мой отец был пастором в протестантской церкви и наше существование было пропитано религией. Мой отец проповедовал, заботился о своей пастве, моя мама тоже активно участвовала в церковной жизни. Разговоры о Библии были неотъемлемой частью нашей жизни: мы начинали говорить о вере еще за завтраком, заканчивали вечером. Не удивительно, что мир Библии для меня был ближе и реальнее мира за окном. 

Я родился в Канаде, в провинции Саскачеван. Дедушка и бабушка были из первопроходцев, приехавших из Пруссии в XIX веке. Они решились на это, чтобы уберечь сыновей от службы в армии и войны. Мой папа приехал из Германии. Он попал в Канаду в 1930 году, когда ему было всего 18. В Канаде он примкнул к общине, стал пастором и женился на моей маме. 

Очень долго моя семья вела кочевой образ жизни. Каждые пять лет мы переезжали на новое место, где отец принимал новый приход. Я думаю, что именно благодаря такому образу жизни наша семья была очень дружной и невероятно сплоченной. Но при этом мы практически не контактировали с внешним миром и нигде не пускали корни. 

Наш образ жизни напоминал библейские рассказы об иудеях, которые много лет скитались по пустыне, с той только разницей, что мы были христианами. Думаю, это сильно повлияло на отношения с миром: у меня было чувство, что я живу на периферии общества, очень далеко от его центра. 

Был один переезд, который дался труднее других. Это было в середине обучения в старшей школе. Я был президентом класса, у меня были близкие друзья, была девушка. И вдруг мой отец получает приглашение от церкви в другом городе, и мы едем в Детройт. Тогда я страдал. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что переезды приносили пользу. Они вводили меня в новую среду, которую я бы иначе никогда не узнал, и давали опыт, которого я бы не получил при другом образе жизни. 

Когда я поступил учиться в Чикагский университет мне запомнился один разговор с деканом. Он сказал: "Мы – маргинальное сообщество, но в хорошем смысле". И я никогда об этом не забывал. Это очень точно отражает мои ощущения от общества: быть где-то на обочине, но при этом вносить свой вклад. 

Могу сказать, что среда, в которой я вырос, научила находить ресурсы и опору в себе. Моя мама была интровертом и я унаследовал это от нее. У нее была ученая степень по математике, она преподавала в школе и была очень творческим человеком. Думаю, образ жизни, который мы вели, давал пространство для развития внутреннего мира, для размышлений, чтения и интерпретации текстов. Это был мир наполненный Библией и одновременно - мир, развивающий воображение. 

Мой отец был очень адаптивным, а мать менее гибкой. Нам приходилось адаптироваться к новым условиям, новому окружению. Единственный случай, когда мне было особенно трудно – это переезд из Цюриха в Хьюстон. Там было жарко, там была другая культура, которая сильно отличалась от всего, что я знал раньше. Это была консервативная, антиинтеллектуальная среда, которая совсем не подходила для меня. Но после трех лет в Хьюстоне, к счастью, мы переехали в Чикаго. 

В подростковом возрасте меня интересовали математика и наука. Я хотел стать врачом. Переезд в Детройт изменил мои приоритеты. Там появились преподаватели, которые смогли привить мне любовь к  гуманитарными науками, литературе, истории и философии. Я поступил в Йельский университет. Но у меня не было четкого плана на будущее и я выбрал английскую литературу и религиоведение. 

После окончания учебы встал вопрос о том, что я буду делать дальше. Вариантов было не так и много: продолжить обучение на факультете английской литературы, пойти в юридическую школу или поступить в школу богословия. Я выбрал богословие. В богословской школе я столкнулся с "синдром Рокфеллера". Сейчас объясню что это. Семья Рокфеллеров финансировала обучение студентов, чтобы они могли изучать христианство, историю религии и этику. Но далеко не все студенты становились священниками, многие из них продолжали академическую карьеру, занимаясь теологией. Я не собирался становиться священником, так как видел свое будущее в академической среде. И в тот период жизни я открыл для себя Юнга и это стало настоящим потрясением. Первая книга, которую я прочел была "Воспоминания, сновидения, размышления" и она меня поразила. 

Я почувствовал глубокую связь с Юнгом. Его внимание ко внутреннему миру, снам, воображению и эмоциям – все это нашло во мне отклик. Я стал искать все больше информации и погрузился в работы Юнга, Ноймана и других. Для меня это было как открытие нового мира. 

Вернувшись в богословскую школу, я встретил преподавателя, который проходил стажировку в Институте Юнга в Цюрихе. Он стал моим наставником, и я дважды в неделю обсуждал с ним сны. Это стало началом моего пути в аналитическую психологию. Вскоре я написал письмо в Институт Юнга в Цюрихе с просьбой принять меня. Ответ пришел от Джеймса Хиллмана, который в то время был директором программы. Меня пригласили учиться, и это стало поворотным моментом в судьбе. 

Юнг открыл для меня двери в профессию, о существовании которой я даже не подозревал. Это была работа, полностью удовлетворяющая мои интеллектуальные, эмоциональные и психологические потребности. В отличие от чисто академической карьеры, аналитическая психология включала работу с людьми, исследование снов и внутреннего мира человека. 

Когда я приехал в Цюрих, я был настолько вдохновлен работами Юнга, что ожидал там увидеть "Вашингтонский мемориал Юнгу" или что-то подобное. Я был уверен, что увижу огромный институт. Но Институт Юнга оказался очень скромным. Он занимал один этаж дома XIX века, где была одна большая комната и небольшая библиотека. Меня, привыкшего к огромным зданиям Йельского университета, это не огорчило, но я был удивлен - в городе не было памятников Юнгу. 

Я об этом много думал. И есть несколько причин, почему Юнга не почитают в Цюрихе. Во-первых, он был аутсайдером и довольно противоречивой фигурой. Аутсайдером не в том смысле, что он не был швейцарцем, ведь он родом из Базеля, но для швейцарского менталитета он казался, мягко говоря, странным. Он не был типичным швейцарским доктором. А еще его репутация была серьезно подмочена в 30-х годах из-за споров о Германии – был ли он вовлечен в отношения с немецкими врачами и как он относился к тому, что происходило там. Это пятно на его репутации до сих пор ощущается в Швейцарии. Кроме того, у швейцарцев не принято превозносить отдельных личностей. Улицы редко называют в честь кого-то. Да, есть исключения, такие как Песталоцци – известный педагог XIX века, или Хофман - генерал времен Первой мировой войны, но в целом, они предпочитают не выделять даже таких ученых как Юнг. 

Когда я приехал в Цюрих, то сразу почувствовал, что нахожусь в правильном месте. Учеба в Институте Юнга для меня стала невероятным опытом. Я погружался в глубины аналитической психологии, обсуждал свои сны и учился у выдающихся преподавателей, таких как Джеймс Хиллман. В этом месте я чувствовал связь с Юнгом и его идеями. При этом адаптация в новой среде для меня не была легкой. Например, климат и культура в Цюрихе разительно отличались от тех мест, где я жил раньше, отличалась кухня, отличался быт. 

В то время, когда я был новичком, аналитическая психология казалась мне в первую очередь наукой о внутреннем мире. Это была дисциплина, изучающая сны, архетипы и бессознательное. С течением времени я осознал, что она очень тесно связана с культурой, искусством и социальной жизнью. 

Институт Юнга отличался от всех учебных заведений, которые я знал раньше. Обучение было минимально структурированным. Мы могли посещать занятия, если хотели сами и никто никого не заставлял. Это напоминало европейскую университетскую систему, где главная цель – сдать экзамены.

Но самым важным было не это. Во главе угла был личный анализ. Мы все посещали анализ дважды в неделю. Когда я записывался на программу, мне дали список аналитиков, владеющих английским. Я выбрал Ричарда Попа. Я не уверен, что он был великим аналитиком, но его манера общения и подход мне полностью подходили. У него было прекрасное чувство юмора, он был очень интеллигентным человеком, получил образование в Оксфорде. 

Моим вторым аналитиком стала Аннелиза фон Франц. Она читала лекции не пользуясь вообще никакими записями, но из конспектов ее занятий могли бы получиться готовые книги. Она была дочерью философа и имела экзистенциальный взгляд на жизнь, который добавлял уникальный контекст к ее юнгианским интерпретациям. Это был трансфер, похожий на "материнский". Она была очень символичной фигурой, с которой я мог представить и исследовать ее внутренний мир. Она делилась воспоминаниями и личным опытом, что помогло мне глубже понять себя.

Еще одним моим учителем был Джеймс Хиллман. Он оказал на меня значительное влияние, особенно своей работой над архетипической психологией. Я написал первые статьи, которые были опубликованы в журнале Spring, находясь под его влиянием. 

Кроме того, была Барбара Ханна, которая была лично знакома с Юнгом и охотно делилась личными воспоминаниями о нем во время лекций. Она рассказывала о его характере, о вспышках гнева, которые, как она говорила, были для "ее же пользы".

В рамках обучения мы проходили супервизию и первые пациенты приходили через реферальную службу института. У меня тогда было около шести клиентов, большинство из которых говорили на английском. Несколько раз я работал с клиентами на немецком языке, так как владел им достаточно хорошо.

После обучения я планировал вернуться в США. На приеме, организованном для студентов и аналитиков, я познакомился с людьми, которые узнали о том, что мне нужны средства для завершения обучения. Хьюстонский Юнгианский Центр предложил стипендию в обмен на обязательство вернуться в Хьюстон после окончания учебы и работать в центре.

Это предложение стало для меня настоящим подарком. Хотя стипендия и не покрывала всех расходов, она существенно мне помогла. Остальное я зарабатывал сам: ассистировал Хиллману, преподавал английский язык в американской школе в Цюрихе.

Я чувствовал, что возвращение в США – это неизбежность, хотя мне очень нравилось жить в Швейцарии. Я полюбил эту страну за культуру, политику, спокойствие и надежность. Если бы у меня была возможность остаться, я бы, скорее всего, остался. Но у меня были обязательства перед Хьюстонским центром и я вернулся в Техас. Именно там я встретил свою вторую жену Джен, что и стало началом нового этапа моей жизни.

Надо сказать, что это был очень сложный период в моей жизни. Развод, переезд, адаптация. У нас с Джен уже было трое детей от предыдущих браков. Именно в этот период я написал свою книгу о кризисе середины жизни. Хотя я не упоминал в книге свои личные переживания напрямую, но она была основана на личном опыте. 

Поначалу писательство давалось мне нелегко. Помню, как однажды редактор отправил мне рукопись с критическим замечанием: "Автору нужно вернуться к основам и прочитать Strunk and White." Это был учебник, который я проходил еще в школе, и именно он научил меня ценить ясность в письме. С тех пор я всегда стараюсь писать максимально ясно, ведь если я сам не могу понять свои предложения, то другие их тоже не поймут. Каждая из моих книг важна по-своему. “Юнговская карта души” стала введением в юнгианские идеи, и я горжусь ее доступностью.

А потом я организовал издательскую компанию Chiron Publications. Она была создана для публикации материалов с конференций в Ghost Ranch, где ежегодно проводились юнгианские семинары. Позже она стала крупным издательством, специализирующимся на юнгианской литературе. Эта работа дала мне возможность делиться идеями с широкой аудиторией и помогать другим авторам публиковать их работы. После написания ранних эссе и редактирования книг, во время встреч на Ghost Ranch, где каждый год я должен был представлять доклад, я отыскал тему, которая стала лейтмотивом большинства моих книг – это индивидуация.

Эта идея Юнга показалась мне основой, проходящей через всю юнгианскую психологию. Это то, с чем мы работаем в анализе, чему можно учить, о чем можно писать и что можно иллюстрировать мифами и сказками. Так что это стало темой, вокруг которой организованы мои собранные работы. Например, моя книга о кризисе середины жизни была ранним вкладом в эту тему, поскольку кризис середины жизни является важным этапом в процессе индивидуации. Затем я продолжил эту тему в книге "Трансформация: Возникновение Самости" (Transformation: Emergence of the Self), которая подает идею о середине жизни намного шире. Она исследует, то что происходит в процессе индивидуации, как человек становится самим собой, какие этапы включает этот процесс. Я использовал метафору гусеницы, превращающейся в бабочку, чтобы показать процесс метаморфозы, который каждый из нас переживает несколько раз в жизни, чтобы в итоге стать тем, кем мы всегда потенциально были.

Еще меня очень интересует то, что я называю вкладом Юнга в развивающую психологию. Если другие акцентировали внимание на раннем возрасте, то Юнг сосредоточился на второй половине жизни, включая старость. И, чем старше я становлюсь, тем больше меня увлекает эта идея. Сейчас я часто читаю поздние работы Юнга и размышляю о том, что я называю продвинутой стадией индивидуации, которая имеет сильный духовный аспект. 

Это также связано с моим недавним интересом к буддизму. Мой интерес к духовности начал проявляться после 50 лет. В последние годы я стал больше обращать на это внимание, в том числе благодаря моим снам. Мои сны и сны моей жены часто подталкивают нас к духовным интерпретациям.

В последние годы я стал больше слушать музыку, особенно оперу. Например, я стал интересоваться Вагнером. Раньше он мне не особо нравился, но теперь я подхожу к его творчеству по-другому. Мне посоветовали не задумываться о его жизни, ведь Вагнер был очень сложной личностью, и не углубляться в тексты опер, а просто наслаждаться музыкой. И это действительно работает. Музыка Вагнера может быть по-настоящему вдохновляющей. 

Я продолжаю писать. Например, сейчас я работаю над сборником своих лекций, которые я читал раньше. Многие из них, такие как лекции о середине жизни, были основой для моих книг. Сейчас я возвращаюсь к этим материалам, пересматриваю их и дорабатываю. Недавно я даже написал пьесу, и сейчас думаю о создании ее продолжения. Так что писательство остается для меня удовольствием.

Я научился использовать для этого любое свободное время. Однажды профессор в колледже сказал: "Если у вас есть 10 минут, не теряйте их зря – делайте заметки, думайте”. И я следую этому принципу. Я могу писать в короткие промежутки времени, даже если это всего час или меньше.

Лучшее время для меня – утро. Вечером я читаю, но писать не могу. Еще я каждый день стараюсь гулять по 30–40 минут. Это время для меня очень продуктивное: во время прогулок приходят идеи, формулировки, названия для книг.

Я показываю свои работы жене. Она очень строгий критик и видит те недостатки, которые я могу не заметить, и не оставляет это без внимания, пока я не исправлю. Это помогает мне улучшать свои тексты. Иногда я также пересматриваю свои работы сам. Если текст вызывает у меня эмоциональный отклик, даже слезы, я считаю это хорошим знаком. Я стараюсь писать так, чтобы мои книги не только информировали, но и трогали читателей.

У меня своего рода "любовная история" с Цюрихом. Когда наши дети выросли и поступили в колледжи, Джен решила уйти из практики, и мы начали задумываться, где провести пенсионные годы – в Калифорнии, Аризоне или во Флориде, как это обычно все делают. 

В то время я был президентом Международной ассоциации аналитической психологии (IAAP), чья штаб-квартира находится в Цюрихе, так что был хороший повод переехать. Получить вид на жительство было нелегко, но мы продали все в США и переехали сюда, надеясь, что останемся. Прошло уже 15 лет, и мы все еще здесь. Мы очень любим это место. Швейцария замечательная страна для жизни, и юнгианское сообщество здесь очень приятное для работы – много возможностей для преподавания.

Я много работаю через Skype с людьми из разных мест – из Америки и других стран. Это включает супервизию и анализ с теми, с кем я работал многие годы, и кто хочет продолжать сессии на еженедельной основе. Это занимает значительную часть моего рабочего времени. Также я пишу, публикуюсь. Каждый мой день наполнен делами.

Когда я работал в Чикаго, в моем кабинете была кушетка, но она использовалась не по назначению - на ней в основном сидели. Бывало, что пары использовали ее во время сессий, но это было неудобно и для них и для меня. Я никогда не обучался работе с кушеткой и не чувствую в этом потребности.

Я не могу сказать, что у меня была мечта, которую я осуществил. Скорее, я шел шаг за шагом, следуя возможностям, которые открывались передо мной. И я чрезвычайно благодарен за это.

Думаю,что меня будут помнить как учителя. Надеюсь, что смог вдохновить студентов, привить им интерес к Юнгу и юнгианской психологии. Я всегда основывался на трудах Юнга, которые нахожу бесконечно интересными. Я старался вдохновлять людей так, как когда-то мои учителя вдохновляли меня.