Климат и окружающая среда, консультирование и психотерапия, здоровье и благополучие

Когда я впервые заболела и не смогла выздороветь, я потеряла веру в психологию. 

Я разочаровалась в том, чем считала для себя NHS и систему здравоохранения. Она не предлагала ответов, а врачи не знали больше или лучше, чем я сама как пациентка. Мне потребовалось много времени, чтобы это понять. Я слушала истории, которые врачи рассказывали обо мне, но ни одна из них не была содержательной и не отражала того, что я действительно чувствовала и переживала. 

Я словно оказалась в открытом море, брошенная на произвол судьбы. Не было ни лечения, ни глубокого понимания. Мне нужно было найти собственную точку опоры — что-то иное, чем медицина или моя прежняя профессиональная роль, с чем я могла бы себя идентифицировать и за что держаться. Мне нужно было научиться создавать свои собственные истории.

Моя связь с природным миром укрепилась именно в это время. Это стало для меня вопросом выживания — найти новый ритм жизни, новые элементы для связи, когда человеческий мир оказался недоступным. Я отдалилась от поисков медицинской помощи, истощённая и травмированная газлайтингом, которому подвергалась, когда мои переживания обесценивали и отвергали. Продолжая искать помощи, я рисковала ещё большим ухудшением состояния. Без привычного профессионального статуса я ощущала отдалённость от своей идентичности как психолога. Это больше мне не подходило. Я уже не чувствовала себя в этом комфортно.

В эти годы я вернулась к практике написания писем как способу осмыслить собственную болезнь. Мой опыт реляционной когнитивно-аналитической терапии (CAT) постепенно превратился в писательскую деятельность с публикациями для пациентского, профессионального сообщества и широкой аудитории. Сначала эти письма были попыткой понять собственный опыт, но со временем стали способом помогать другим осмысливать себя и те системы, которые так глубоко на нас влияют: горе и вины, стыд и обвинения.

Со временем я видела всё больше людей, которые проходили через подобное — заболевали и не выздоравливали. Нас подводит не только медицина, но и истории, которые нам рассказывают.

За это время я собирала диагнозы, пыталась упорядочить симптомы, понять, как они вписываются в разные заболевания — все с пугающими названиями, сокращёнными до аббревиатур. Каждый из них открывал новые возможности лечения или поддержки. Создавая свой собственный нарратив, я использую этот новый «алфавит», который освоила. Пока медицина пытается догнать поствирусные болезни, а исследования ищут эффективные методы лечения и облегчения последствий, мы все можем хотя бы рассказывать свои собственные истории.

Живя в своём маленьком мире, в основном в спальне или квартире более года, не имея сил ни на что большее, кроме как просто поддерживать больное тело, я научилась замечать мелочи: как меняется свет в комнате в течение дня и года. 

Когда я начала выходить из квартиры на короткие прогулки, я обращала внимание на сорняки, дикие самосейные цветы и культурные растения, сбежавшие из садов. А живя в прибрежном городке, я сделала достижение моря прекрасной и важной целью.

Сегодня, работая над практической докторской диссертацией, я собираю морской выброс вдоль линии прибоя и это удивительно похоже на мою психотерапевтическую практику.

Я рассказываю истории, собираю их из разных мест и сплетаю воедино, создавая новые. В NHS я писала пациентам письма с переосмыслением их историй: пересказывала услышанное на сессиях, выделяла темы в наших беседах, называла то, что было неосмысленным, распутывала и соединяла заново новые понимания и перспективы. Теперь я рассказываю истории вещей. Или же, как в терапии, я слушаю истории, которые эти предметы, выброшенные морем, способны мне поведать. Я использую эту практику, чтобы шире рассказывать о мире, находить язык для того, что не всегда удаётся выразить словами, для того, что прежде оставалось невидимым, неуловимым, неозвученным.

Живя с хронической болью и истощением, я нередко теряю слова; туман в голове запутывает речь и снижает способность сосредоточиться. Я вынуждена полагаться на то, что «приносит волной» мой ум, чтобы упорядочить свои мысли. То, что я нахожу на линии прибоя, отзывается моим переживаниям и касается тем, для которых многим из нас трудно найти слова: климатический кризис, риски наводнений и температурных экстремумов, пандемии, политика жесткой экономии, эйблизм, способы, которыми мы все связаны между собой в глобальном масштабе. Именно берег подсказывает нам эти истины, выбрасывая на сушу наши неудобные правды.

Прогуливаясь вдоль побережья, я начинаю с Пета в Восточном Сассексе. Это продолжение практики, которой я занимаюсь уже много лет. В последние годы я собирала морской выброс в Бексхилле и тащила домой коряги, мечтала о корзинах для омаров, подбирала странные камешки с отверстиями. Я участвовала в общественных научных проектах, записывая яйцевые капсулы акул и скатов, выброшенные на берег, для Shark Trust. Я работала с квадратами для проекта Heritage Lottery, фиксируя наличие и количество индикаторных видов — густые мидийные банки, множество актиний в приливных лужах, свидетельствующих о качестве воды.

Найдя на берегу выброшенную медузу, я размышляю о роли агентности (и её отсутствии) в хронических заболеваниях и о повышении температуры моря. Яичная капсула акулы напоминает о существах, скрытых под поверхностью, и о том, насколько их строение похоже на наше собственное. Я разглядываю кератиновые усики, которыми «русалочий кошелёк» прикреплён к морской траве, и думаю о своём собственном плохо построенном коллагене, который составляет основу моего нарушения соединительной ткани (и, вероятно, моей повышенной уязвимости к поствирусным заболеваниям). 

Канаты и верёвки напоминают о рыболовной промышленности и о моей собственной потребности в сети поддержки и заботы, напоминая о нашей взаимозависимости. Пластик и другие созданные человеком предметы, выброшенные на берег, свидетельствуют о том, что море всегда рассказывает нам наши неудобные правды.

Я работаю с «flotsam» и «jetsam» — морским выбросом. Элемент случайности в риске инвалидности и поствирусных заболеваний находит здесь своё отражение, индивидуальное и коллективное. Сосредотачиваясь на глобальном и универсальном, а не только на личном, я всё глубже понимаю роль систем в жизни каждого человека — системную несправедливость и то, как то, что всплывает на поверхность, будь то в терапии или на линии прибоя, может рассказать нам важное о нас самих и о мире вокруг.

Я часто приглашала людей во время терапевтических сессий выйти на улицу, чтобы посидеть на свежем воздухе, прогуляться и поговорить или просто выпить кофе. Работая с людьми в сообществах психического здоровья и в условиях стационарной реабилитации, я видела, как это делает встречу с психологом менее пугающей и напряжённой.

Выход за пределы клинического пространства давал возможность вовлечь в разговор тех, кому сложно расслабиться среди «стерильных» больничных стен цвета магнолии, где час общения с психологом может казаться пугающим или слишком напряжённым. В тихой комнате наедине с молчаливым специалистом нелегко отвлечься от навязчивых мыслей или тревожных голосов. Смена обстановки открывала больше возможностей для установления контакта и делала это иначе. Это было более естественным пространством для беседы, давая возможность отрабатывать навыки в привычной среде, те самые навыки, которые так легко утрачиваются при госпитализации.

Возможно, такая сессия не соответствовала чьим-то представлениям о «классической» терапии, но могла быть не менее терапевтичной, чем час, проведённый в комнате с пустыми стенами, посвящённый воспоминаниям о раннем опыте.

С тех пор как я оставила NHS из-за собственной затяжной болезни и истощения, мне кажется, что работа с людьми на открытом воздухе как психотерапевтическое вмешательство стала гораздо более распространённой в сфере помощи взрослым с психическими трудностями. Появилось больше садоводческих групп в стационарах, зелёных «тренажёрных залов», лесных школ. Услуги, предлагающие «благополучие», расширили свою деятельность на леса и побережья. Я также всё чаще слышу о специалистах, называющих себя «аутдор-психологами» и работающих с природой или в природной среде. Это подходит не всем: для кого-то по-прежнему важна безопасная структура кабинета. Но для других вынос терапии за пределы клиники кажется интуитивно ценным и правильным. Это больше похоже на обычный жизненный опыт, это то, что буквально даёт людям «пространство для дыхания».

При этом часто воспеваемое «исцеление природой» в популярных текстах и широко рекламируемое «благополучие на природе» не всегда является тем, чем кажется. Идея лечения хронических заболеваний — «зелёная» или любая другая — это опасная иллюзия. Так же ошибочно думать, что природа существует исключительно для нашей пользы.

Рут Аллен, автор книги 2024 года Weathering: How the Earth's Deep Wisdom Can Help Us Endure Life's Storms, описывает собственную психотерапевтическую практику на открытом воздухе. Имея образование геолога, в Weathering она рассказывает о том, чему научилась у камней, у земли под ногами, у самого пребывания под открытым небом. В своей работе я тоже часто использовала техники заземления — подбирала камешки на пляже, предлагала пациентам найти свои собственные «заземляющие» объекты, которые можно носить в кармане. Это кажется полезным способом учиться и формировать новый опыт в отношении к себе и к другому человеку.

Аллен пишет о том, чему может научить её клиентов пребывание на природе, когда она гуляет по вересковым пустошам юго-запада Англии. Это воплощённая практика заземления, укоренения, связи со всем, что даёт земля: ощущение времени, чувство места, соединение тела и ландшафта, памяти всего, что было до нас. Например, роль камней может рассказать нам об эрозии, образе, к которому я сама возвращаюсь, думая об «эрозии» собственного тела из-за болезни, процессе, который одновременно обнажает и разрушает. Мне пришлось учиться новому, приспосабливаться, находить способы жить в собственном неудобном теле и взаимодействовать с миром.

Подобным образом практики когнитивно-аналитической терапии Аманда Коупленд, д-р Эби Тарран-Джонс и д-р Ник Барнс проводят программу WildCATS — Restoring, Regenerating and Rewilding: A Collective Experience for Reconnecting with Land and Nature. Они объединяют заботу об окружающем пространстве и о себе самих, вместо того чтобы рассматривать природу как ещё один ресурс для извлечения выгоды — риск, который меня тревожит при более широком распространении идей «зелёных рецептов» или «назначений природы» без более глубокого осмысления. Здесь двойная опасность: рассматривать природу лишь как универсальное средство от всех бед и не как пространство, за которое мы тоже несем ответственность; и сводить проблемы со здоровьем к чему-то, что можно вылечить просто пребыванием на улице.

И Аллен, и WildCATS опираются на реляционную практику терапии, то, что близко и мне в моей собственной когнитивно-аналитической работе. Они рассматривают окружающую среду как нечто, с чем мы находимся во взаимных отношениях, то, что психотерапия исторически редко учитывала, сосредотачиваясь прежде всего на внутренних пространствах человека. Индивидуальная терапия редко учитывала среду обитания человека, его связи с обществом, даже если и признавала его связь с другими людьми. Мы существуем как часть более широкой экосистемы собственного «я». 

Пережитая болезнь и продолжительная немощь сделали меня особенно чувствительной к этому.

Статья доступна на английском тут