«Взгляд Медузы» Любко Дереша. От окаменения к новому «контакту»

Этим текстом мы открываем серию обзоров художественной литературы, которая, на наш взгляд, заслуживает внимания профессионального психологического сообщества.

Обзоры будут вести профессиональные психологи и писатели. В центре каждого текста — не только анализ, но и попытка подумать вслух о том, как литература может становиться способом видеть, чувствовать, осмысливать и, возможно, помогать.

Первой в нашем фокусе — книга Любко Дереша «Взгляд Медузы». Мы начинаем именно с неё, так как эта книга задает важный вопрос: что происходит с психикой, когда теряется контакт? Что меняется, когда мы начинаем видеть себя и других сквозь призму травмы? Разговор об этой книге — это одновременно и разговор о войне, об утрате взаимности, о внутреннем окаменении и о поиске языка, способного это выдержать.

Роман «Взгляд Медузы» Любко Дереша интересен своим обращением к мифу, сам по себе взгляд через который уже поднимает ряд психологических вопросов, которые сегодня живут внутри нас, тех, кого задела война. Всех, кого задел этот «взгляд Медузы».

Мифы, как древнейший способ объяснения мира, являются иллюстрацией психических процессов. Психология существует внутри мифологии. Роман «Взгляд Медузы» побуждает даже не к вопросу: внутри какого мифа мы оказались? И даже если бы этот роман утверждал определённое видение, определённую интерпретацию мифа, более того — даже если бы сам Дереш диктовал нам своё видение как истину, миф о Медузе породил бы своими аллюзиями вопрос: в какой именно его интерпретации существуем мы?

Реакция на травму индивидуальна. Кто-то бежит, кто-то бросается в бой, кто-то замирает. Любко Дереш изображает разных людей с общим прошлым, но с личной, неповторимой болью, показывая, какими уникальными мы остаёмся не только при свете, но и в темноте.

Эта уникальность — причина той дистанции, которая возникает между нами на фоне травмы. Но она же и ответ на вопрос, как нам быть с этой общей для всех, но глубоко личной для каждого, травмой войны.

Скажите честно: что окаменело в вас после её взгляда? Не мне и не кому-либо другому — только себе. Что окаменело, когда она пришла и забрала ваше общее прошлое, оставив на его месте тех, кто должен был родиться из темноты — окаменевших изнутри?

Что теперь между нами общего, кроме такого разного опыта в этой тьме, опыта «нуля» или тыла, эмиграции или бомбоубежища, где каждый сталкивается с тем же вопросом, что и первые люди на планете: что удерживает звёзды в бесконечном небе?

В той или иной степени общество в начале войны окаменело. Кто-то справлялся через действие, кто-то — убегает, кто-то — замирает. Эти реакции начали управлять нами, как единствнный способ справиться с внутренним ужасом. Лично я думаю, что идея Любко Дереша обратиться к мифу, если не гениальная, то безусловно своевременная. Это — способ говорить о войне во время войны.

Почему эта книга заслуживает внимания? Мы не можем говорить о войне с необходимой для этого дистанцией, не можем выйти из травмы, отстраниться. Но мы и не можем молчать, потому что чем дольше мы молчим, тем сильнее окаменеваем.

Этот роман напоминает: в начале войны мы были внутри одного общего мифа и это объединяло. Боюсь, что мы до сих пор остаёмся в том же мифе, но в его самой тёмной точке. Там, где Персей ещё не получил своё зеркало, чтобы осознать весь ужас того, что с нами сделала травма. Того, во что она нас превратила. Нам нужно говорить. Нам нужно зеркало.

Скажите честно, бывало ли у вас чувство, что вы больше никогда не найдёте общий язык с теми, кого знали всю жизнь? Если только тебе одному не повезло встретиться с Медузой взглядом — это полбеды. Но не повезло всем. И среди них есть те, кого ты любишь. Даже бегство не спасает от окаменения, потому что в этой тьме мы все становимся Медузами друг для друга. Это и есть новый опыт новой реальности, где у каждого своя градация боли. Она смотрит на тебя своей окаменелостью — и этим пробуждает твою.

Когда я читал книгу Дереша, то выхватил одну фразу и искал, где бы её записать: «его взгляд узнаёт меня, но не замечает». Потом я наткнулся на другую — и вспомнил, как сидел в точно таком же состоянии, не решаясь ответить на звонок человека, с которым ещё недавно общий язык не требовал усилий — он был априори. Но это априори стало апостериори (тем, что возникает из опыта). А наш общий опыт теперь имел конкретные географические координаты: Бахмут и Авдеевка.

Была сцена, которую я перечитал дважды:
«…да, было бы гораздо проще, если бы вместо Славика я действительно увидел кого-то другого. Я мог бы тогда считать, что моего товарища подменили, что в него вселились джинны и ифриты войны — но всё было как раз наоборот. Джинны вселились в нас, в меня — злые духи повседневности, призраки мирного тыла, чужими стали мы все, чужим, не таким, стал весь мир, который мы когда-то делили со Славиком, и сегодня он, взглянув мне в глаза, попросил уйти из его жизни, и это было, было, истинно было…»

Травма превратила Медузу Горгону в чудовище. Её взгляд, превращающий живое в камень - это не что иное, как метафора утраченного контакта.

Когда-то давно я читал «Внутри мусорного ведра» Фрица Перлза и запомнил мысль: если я в маске и ты в маске, то контакт невозможен — кожа лица касается только внутренней стороны маски. Твоя — твоей. Моя — моей. Чтобы контакт стал возможен, нужно снять маски. Маска Медузы — это даже не маска, а состояние глубокой психологической травмы, при которой сам твой взгляд, само выражение лица делает преодоление дистанции невозможным. Между теми «нами», которые когда-то легко могли приблизиться друг к другу, благодаря готовности быть в контакте. Но травма — это явление индивидуальное, даже если причина её общая. Каждому из героев романа придётся справляться со своей внутренней Медузой самостоятельно.

Мы все принадлежим мифу, но каждый принадлежит ему по-своему. С окаменением от взгляда Медузы приходит не только одиночество твоей боли, которой так непросто делиться, а особенно делиться с теми, для кого твоя боль навсегда останется абстрактной и далёкой. Окаменение личностное, где внутреннее расщепление психики, где ты одновременно и Персей, и Медуза Горгона, где у тебя нет ни единого шанса справиться с этим окаменением без протянутой руки извне, справиться с ним самому. В этом месте я сохраню ещё одну цитату из книги для себя: «Но я понял, на что он (психотерапевт) намекает. На то, что у каждого человека может быть такая его сторона, которую самому увидеть никак не получается. Это как в зеркале невозможно увидеть спину».

Медуза Горгона, как интерпретация жертвы или как интерпретация чудовища, что по сути, если вдуматься, является одним и тем же. Чудовище рождают травмы, но травмы могут рождать и силу, и красоту. Так же, как Медуза Горгона родила после своей смерти, после убийства Персеем, любимца муз, крылатого коня Пегаса и великана Хрисаора с золотым мечом в руках. Красота и сила могут прорасти из травмы, как из Медузы Горгоны, так же как и может прорасти еще большая чудовищность.

Прошло два года между тем временем, когда этот роман был написан, и когда я держу его в руках. Всё это время Медуза Горгона продолжает смотреть на каждого из нас — ракетными обстрелами, блэкаутами, эмиграцией, а главное — тремя тысячами километров фронта. Мы всё больше каменеем, но появляются такие светлые вещи, как роман «Взгляд Медузы». Возможно, именно такие романы и являются нашим зеркалом Персея сегодня.

Без контакта с другими мы не отражаем себя. Внутреннее окаменение — это результат взгляда Медузы Горгоны, результат нашего собственного страха. А зеркало Персея — это наши рефлексии, как единственный способ в ужасной реальности, где всё больше становится окаменевших лиц, взглянуть на своё собственное среди них, взглянуть прямо ему в глаза, чтобы разглядеть там свой собственный страх. Если повезёт, то мы встретим и тех других, в ком их внутренний Персей с зеркалом рефлексий тоже сумел бросить вызов этому окаменению и тогда… может быть мы ещё получим шанс сократить дистанцию между нами, чтобы вновь обрести контакт, который казался уже утраченным.

Как писал Карл Юнг: «Познать тьму в себе — лучший способ справиться с тьмой в других». Читая «Взгляд Медузы», мне хочется быть достаточно смелым, чтобы перефразировать иначе: признать стыд своего страха, вину за своё окаменение — лучший способ справиться со взглядом Медузы.

Оптика через миф, предложенная Любко Дерешем, делает этот роман психологически многогранным и неповторимым — на фоне того взгляда Медузы, который продолжает смотреть на нас. И которым продолжаем смотреть мы.